Моя беспокойная жизнь
Шрифт:
В Найроби я обратилась к врачу с жалобой на систематические приступы лихорадки, он подтвердил наш диагноз возвратного тифа и провел курс лечения инъекциями мышьяка.
Вскоре после моего выздоровления Джордж и я получили приглашение на прощальный вечер уходящего в отставку губернатора Ваджира. Форт Ваджир, расположенный на песчаной равнине, является главным оборонительным постом на сотни километров вокруг и единственным источником пресной воды в этом пустынном районе.
В Ваджире около двадцати колодцев. Они представляют собой круглые отверстия глубиной до двадцати метров, проделанные в плотном известняке. Их диаметр настолько мал, что невозможно себе представить, как их можно было вырыть без помощи соответствующих механизмов. Предполагают, что грунт выбирал ребенок, которого с этой целью опускали в отверстие колодца в корзине.
Кроме колодцев, здесь неподалеку существуют еще большие
Во время праздника в обширном внутреннем дворе форта, образующем квадрат, был возведен большой шатер. На торжествах присутствовал весь административный аппарат Северной пограничной провинции.
В конце двора столпилось много сомалийцев, и после зачтения приветствия к губернатору небольшая их группа выбежала вперед, выкрикивая военный клич; они подняли свои копья и стали приближаться к губернатору все быстрее и быстрее, пока наконец очень метко и точно не бросили копья, упавшие к его ногам. Губернатор все это время стоял не шелохнувшись и не моргнув глазом наблюдал, как это грозное оружие ложится буквально на расстоянии трех сантиметров от его ног. Во время праздника я обнаружила среди африканцев несколько очень интересных типажей и написала их портреты.
Вернувшись в Исиоло, я возобновила прерванные зарисовки племени чака, живущего у подножия горы Кения. В том месте, где находился мой лагерь, только полоса леса отделяла меня от поросших вереском склонов и ледников. В один из дней отдыха, когда Джордж приехал навестить меня, мы решили посвятить часть времени прогулке на гору. Мы стали подниматься по заглохшей тропинке, проложенной обитателями миссии Чогория — самой старой из миссий этого района, известной своей пользующейся большой популярностью больницей. Мы вошли в чудесный лес, а через несколько часов дошли до бамбуковых зарослей и затем вышли на открытую местность, поросшую кустарником. Чем выше мы поднимались, тем разнообразнее становились цветы и птицы, а особый аромат, характерный для больших высот, опьянял. Тишина охватила нас, и мы шли все дальше и дальше. Наконец Джордж сказал, что пора возвращаться, но я увидела изумрудное высокогорное озеро и не могла побороть в себе желания дойти до него; там же виднелись красные, как рубины, цветы бессмертника, покоившиеся на серебристых листьях, и я просто не могла не сорвать их. Видя мое упорство, он поступил весьма разумно: чтобы вернуть меня к реальной жизни, пошел по направлению к дому. Некоторое время я продолжала идти вперед, но вдруг, сообразив, что осталась одна, почувствовала, как мой бурный восторг сменился страхом. Посмотрев на клонившееся к горизонту солнце, я поспешила назад и догнала Джорджа. Мы были удивлены, услышав в конце такого безоблачного дня раскаты грома. К тому времени, как приближавшаяся гроза разразилась, мы были уже в лесу, где очень быстро стемнело, и прошло совсем немного времени, как наступила ночь. Торопливо спускаясь вниз по склону, мы скоро потеряли из виду отметины, оставленные нами во время подъема, и, так как разглядеть что-либо было невозможно, нам оставалось только дожидаться рассвета.
Сидеть на траве было все равно что сидеть посреди сбегающего потока, и потому, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться, мы обрекли себя на мокрую, холодную и голодную ночь.
Вдруг Джордж вспомнил, как однажды, оказавшись в подобном положении, он разрезал резиновые подошвы своих сандалий на полосы и поджег их. Они горели как факелы, выполняя одновременно две задачи: обогревали и держали диких зверей на расстоянии. Теперь он предложил пожертвовать нашими сандалиями, и, хотя я знала, как трудно мне будет утром идти босой по неровной местности, я согласилась, поскольку не могла не признать, что сама виновата в постигшем нас испытании.
Время шло, а дождь все лил как из ведра, и по доносившимся до нас звукам мы поняли, что наши «факелы» скорее привлекают, чем отпугивают окруживших нас животных. Наши руки и ноги онемели после ночи, проведенной в полной неподвижности. Как только пробился первый луч света, дождь унялся и мы смогли продолжить свой путь.
Наша жизнь была очень разнообразной и интересуй, но в ней было также и много неустойчивого и беспокойного. Как будто специально для того, чтобы вывести меня из подавленного состояния, нам принесли недавно появившегося на свет горного дамана — животное, похожее на грызуна, хотя, по мнению зоологов, из-за особого строения ног и зубов ему скорее следует приписать
Как и все даманы, Пати была вегетарианкой, любившей бананы, пау-пау и манго, которые она часто воровала из моей тарелки. Но ее настоящей слабостью было спиртное, и, где бы ни находила бутылку, она переворачивала ее и вытаскивала пробку.
Пати сопровождала нас во всех наших переходах, сидя на моем плече, когда я ехала верхом. Она путешествовала с нами и по морю в дау [30] , но больше всего Пати любила пешие походы на гору Кения.
В 1951 году Джордж получил сообщение о случаях браконьерства в районе водопадов Чандлера вверх по реке Эвасо-Мгиро. Эти водопады редко посещаются и добраться до них можно только по очень труднопроходимой тропе, пролегающей у самой реки, уровень воды в которой был в то время очень низким.
30
Дау — одномачтовое каботажное судно. — Прим. перев.
Мы сразу же двинулись в путь, и, когда проходили отложения известняка, я выкопала несколько ископаемых ракушек конической формы и отправила их в музей в Найроби. Местность здесь была плоской и почти лишенной растительности, только тень растущих небольшими группами акаций укрывала местных диких животных, включая слонов, зебр, сетчатых жирафов и буйволов.
Водопады были живописны даже во время сухого сезона; их вода стремительно падала с высоты тридцати метров. С трудом спустившись вниз по узкой тропе, мы вошли под естественный свод шириной почти три метра, длиной 800 метров и настолько высокий, что в нем можно было беспрепятственно передвигаться, выпрямившись во весь рост. В воде мы увидели нескольких крокодилов и ловушки, оставленные браконьерами.
Мы отошли совсем недалеко, как вдруг со стороны водопада послышался оглушительный рев и вода сразу же поднялась, покрывая дно пещеры. Боясь оказаться в западне, мы бросились назад.
Добравшись до водопадов, мы увидели страшную перемену: волны темно-красного цвета, высоко вздымавшие пену, с грохотом низвергались с высоты тридцати метров и увлекали за собой бревна и целые деревья. С каждой минутой положение становилось все серьезнее, и нам стало ясно, что, если мы не хотим погибнуть, нельзя терять ни секунды. Отыскивая ногами на ощупь малейший уступ и цепляясь за каждый выступ, за который можно было ухватиться, мы вытащили друг друга на скалу под сводом. Поразительно, на какие акробатические трюки способен человек, когда он смотрит в лицо смерти. Причиной такого наводнения, должно быть, были запоздалые дожди, разразившиеся в верховьях реки.
По пути домой мы узнали о небывалых случаях браконьерства в погоне за слоновой костью в Лорианском болоте, где засуха была такой жестокой, что и домашний скот, и дикие животные умирали от жажды, браконьеры пользовались их трагическим положением. Лорианское болото — около тринадцати километров в длину, питаемое рекой Эвасо-Нгиро, — слывет раем для слонов; оно находится в 240 километрах от Исиоло, среди пустынной местности, на полпути к Ваджиру. Когда Эвасо-Нгиро высыхает, тридцать пять колодцев Лориана служат единственными источниками воды на многие сотни километров вокруг. За последние недели засуха заставила тысячи сомалийцев совершать длинные переходы вместе со скотом, чтобы добраться до этих колодцев; многие из них настолько ослабли, что погибли в пути. Еще за много километров до Лорианского болота мы увидели, что пустыня усеяна разлагающимися трупами верблюдов, крупного рогатого скота, овец и коз, а когда приблизились к колодцам, смрад стал совершенно невыносимым и вызывал тошноту. Трупы животных валялись среди сухого тростника на потрескавшемся иле, и, хотя мы двигались очень осторожно, пытаясь их объехать, это оказалось невозможным.