Моя драгоценная гнома
Шрифт:
— Пошли, — хмуро скомандовал Дагобер. — Только ты поосторожней — будешь хохотать, еще поперхнешься булыжником.
Мы шли по лесной дороге и болтали. Да, именно болтали — почти по-дружески. Дагобера очень интересовало, что еще падает с моих губ при улыбках.
— Чаще всего — жемчуг и драгоценные камни, — рассказывала я. — Но бывает, что и полудрагоценные получаются. Но я могу не только камни, еще и цветы.
— Всегда одни и те же или разные?
— Разные. Папаша записывал, какие камни появляются, но его никогда не интересовало, почему
— Есть какая-то закономерность? — Дагобер слушал с живым интересом, и я заливалась соловьем — как же здорово рассказать кому-то о тяготившей столько лет тайне!
— Есть, — кивнула я. — Если грустно — камни синие, если радостно — желтые или зеленые. Если я… очень волнуюсь, то красные. А когда смеюсь — почти постоянно сыплется жемчуг.
— Хотел бы я посмотреть, как ты смеешься, — сказал Дагобер задумчиво. — Наверное, это очень красиво.
— Но сейчас мне не до смеха, сказала я быстро. — Очень трудно смеяться на заказ, я не умею. Но папаша придумал…
— Что?
— Он всегда смешил меня. Танцевал гномий танец.
— Гномий танец?..
— Да, он так забавно плясал, что я не мог удержаться от смеха.
— Он заставлял тебя смеяться через силу? — спросил вдруг Дагобер каким-то особенным голосом.
— Нет-нет! — ахнула я. — Папаша никогда бы так не поступил. Наоборот, он боялся, что меня похитят и заставят петь без конца. Сначала родители прятали меня. Я обижался, даже пытался сбежать. Но теперь я им благодарен, они оберегали меня от злых людей, — из-за воспоминаний о прошлой жизни и папаше, слезы так и подступили к горлу, и я поспешила сменить тему разговора. — Но мне больше нравятся цветы! Когда пою вот эту песню… — и я затянула балладу про королеву Роз.
При первых же строфах посыпались алые и белые розы вперемешку с рубинами. Дагобер остановился, как вкопанный, глядя на сверкающие камни.
— Наверное, это все надо подобрать? — спросил он неуверенно.
— Пусть лежат, — ответила я. — Кто знает, кто пойдет тут после нас? Может, ему эти драгоценные камни сгодятся для доброго дела. А вот цветы я подберу.
Напевая, я собирала розы, пока их не получилась большая охапка.
— Зачем тебе? — спросил Дагобер.
— Увидишь! — я улыбнулась и опять уронила жемчужину.
На первом же привале я обломала у цветов шипы, срезала ветку плюща и смастерила венок — пышный, благоухающий. Дагобер сидел рядом, привалившись спиной к стволу дерева, и наблюдал за мной.
— Надень, пожалуйста, — попросила я застенчиво, протягивая венок эльфу.
Он не взял его, а только наклонил голову. Я надела ему венок, коснувшись пальцами шелковистых волос, и не сдержала вздох восхищения. Никогда, никого я не видела прекраснее. В венке из живых цветов Дагобер был красив дикой, первозданной красотой. Наверное, так выглядел первый эльф, когда встретил свой первый день в девственном лесу, после того, как боги создали мир.
Дагобер вдруг улыбнулся — не насмешливо, не презрительно, и спросил очень ласково:
— Что такое? Так сморишь, будто увидел лесного царя.
И тут я поняла, как ошибалась!
— Лесной царь! — воскликнула я, захлопав в ладоши. — Да! Именно — лесной царь!
Дагобер вскинул брови, не понимая.
— Я сделал твою статуэтку в виде охотника на отдыхе, — объясняла я сбивчиво. — Но это не то! Надо было сделать тебя в образе Лесного царя!
— Ты сделал мою статуэтку?
— Угу, — я не сдержалась и покраснела. — Похоже получилось. Ее забрали люди судьи при обыске.
Дагобер задумался, а потом сказал:
— Когда вернусь в столицу, пожалую тебе звание королевского ювелира.
Я засопела, потому что так и подмывало сказать, что обещаниями все богаты, пока в беде. Но требовать от эльфа королевского слова было бессмысленно, я уже знала, как он умеет его держать.
— Не согласен? — спросил Дагобер.
— Не надо, — сказала я, страдая, — мы с папашей не хотели жить в столице. Моя мама умерла в городе вдовствующей маркграфини, ми ы с папашей хотели накопить денег, чтобы купить право на памятник. Ты же знаешь, что гномам нельзя ставить памятники на могилы, только с особого разрешения, но это очень дорого стоит…
— Считай, что разрешение у тебя есть. Самый лучший памятник, из белого мрамора, который вам выделят из королевской сокровищницы.
— Спасибо, — пробормотала я, опуская голову, потому что ужасно захотелось всплакнуть.
— Отдохнул? — Дагобер потянулся, хрустнув косточками. — Тогда вперед. Пошли искать твою феечку..
42
И все же мы не смогли постоянно прятаться в дороге, и на третий или четвертый день Дагобер, почесываясь, предложил заглянуть на постоялый двор в захудалом городишке, мимо которого мы проходили.
— А как же преследователи? — спросила я.
— Мы хорошо от них оторвались, — отмахнулся он. — Переночуем — и дальше. Всего-то одна ночь!
Его доводы были не слишком убедительны, я понимала, что больше всего он хочет помыться, поесть из тарелки и поспать в постели.
— Ладно, пошли, — согласилась я, подавив тяжелый вздох.
— Нас никто не узнает, — заверял меня Дагобер.
Настроение у него заметно улучшилось, когда впереди замаячила таверна.
Внутри было пусто, и хозяин обрадовался нам, как родным.
За жемчужину нам сдали роскошную комнату — даже с двумя кроватями, и накормили замечательным ужином — кашей с куриными потрохами. На этот раз Дагобер никаких вопросов не задавал, точеный нос не воротил и ел за троих. Зато мне кусок в горло не лез. Не ко времени эльфийскому принцу захотелось обратно к цивилизации. Я мрачно смотрела на него — лопает, как ни в чем ни бывало. Не помер бы еще пару дней немытым.
— Хорошо, — Дагобер выскреб остатки каши из чашки и довольно потянулся. — Теперь помыться — и спать…