Моя единственная

Суворов Олег Валентинович

Конечно, Наталья пыталась его успокоить: «Ну не здесь же, не в этом жалком номере!», — но он был уже невменяем и что-то говорил, говорил, говорил, отчего она только морщилась и пыталась отстраниться. А он задирал ей платье, расстегивая молнии на сапогах и дышал так тяжело, что Наталье становилось страшно. Когда он поднялся, чтобы выключить свет, она встала вслед за ним, понадеявшись, что все быстро пройдет и он успокоится, что в конце концов бывают такие минуты, когда приличнее уступить, чем отказывать, — сама стянула платье, позволив ему снять с себя сапоги. Пока он раздевался, она расстегнула бюстгальтер и сбросила его на другую кровать. И вот он уже ложится рядом, и его руки, жадные и холодные,

шарят по ней так, что она начинает ежиться и отодвигаться. Тогда он принимается ласкать ее губами, ласкает всю, но от этого не становится теплее, и Наталья, чтобы только поскорее согреться, послушно раздвигает колени. Он так дрожит и суетится, что долго не может ничего сделать, и, чтобы поскорей прекратить эту унизительную возню, ей приходится совершить все самой, после чего он начинает скрипеть пружинистым матрасом, стремясь войти в нее как можно глубже. Его жадный, мокрый, горячий язык пытался проникнуть в ее рот, но она отстраняется, подставляя ему ухо, которое он все мусолит и мусолит, обслюнявив все волосы вокруг. Она почти не испытывала возбуждения, хотя ее и раздирало острое чувство какой-то низменности и непристойности всего происходящего при виде белого и рыхлого мужского тела, раскачивающегося в такт с ее собственным.

Приподняв лицо и увидев бледную тень луны, Наталья вдруг почувствовала себя шлюхой, тем более что, кроме мужа, у нее до этого не было других мужчин. Наконец он кончил и прижался к ее обнаженной груди так тесно, что она почувствовала лихорадочные удары его сердца. Он еще пытался ее ласкать, заплетающимся языком говорил какие-то нежные слова, но она молча встала с постели и, подойдя к своей сумке, закурила.

Теперь, в машине, вспоминая все это, Наталья плакала, смутно сознавая почему. Насколько мужчина — джентльмен, проявляется не в своей манере ухаживать, дарить цветы и говорить комплименты, а в той первой фразе, которую он скажет уступившей ему женщине после занятия любовью. Первое, что сказал Афанасьев: «А неплохо ведь было, да?» И теперь она морщилась и прикрывала усталые веки, пытаясь сдержать слезы.

«Скорей бы доехать, скорей бы доехать и никогда его больше не видеть. Провались он пропадом со всеми своими деньгами, ресторанами и подарками!»

Наверное, Афанасьев почувствовал ее настроение, потому что помрачнел и не надоедал разговорами. Стояла светлая морозная ночь, небо было полно ясных звезд, а тишина заливала окрестности лунным светом, отчетливо очерчивая темные кроны деревьев. И этот умиротворенный покой февральской ночи так контрастировал с бушевавшей в ней истерикой, что хотелось выбежать в поле, зарыться в снег и плакать, плакать, плакать… Лишь когда они въехали в поселок, Наталья облегченно вздохнула и понемногу стала успокаиваться. Ей даже пришло в голову припудриться и подтереть глаза.

— Ну, все в порядке, вы на меня не сердитесь? — почему-то снова переходя на «вы», проговорил Афанасьев, останавливаясь напротив ее подъезда. Она лишь неопределенно кивнула головой и открыла дверцу. Но он удержал ее за руку: — Ведь все в порядке, Наталья, мы еще увидимся?

Вместо ответа она резко освободила руку и вышла из машины. Отъехал он только тогда, когда она скрылась в подъезде. Наталье так хотелось поскорей добраться до дома, что она совсем забыла о муже. Но здесь ей по-настоящему повезло — квартира была пуста, хотя, когда она зажгла свет и прошла в комнату, настенные часы показывали без четверти час. Зайдя в ванную и умывшись, Наталья хотела закурить новую сигарету, но тут в прихожей зазвонил телефон. Она подняла трубку, мельком взглянув на себя в зеркало и отведя прядь волос. От вида собственных жалких глаз вновь захотелось плакать.

— Алло.

— Наташа, это ты? — радостно заговорил

муж. — Ну где же ты пропадаешь, я уже всех обзвонил.

— В гостях была, — она старалась говорить спокойно и немного сонно.

— У кого?

— Ты ее не знаешь.

— Ну и ладно. Я сейчас у твоих родителей, скажу им, что ты нашлась, и сразу бегу домой.

— Подожди, а где Галина?

— Она вернулась еще два часа назад и уже спит.

«Вот чертова дуреха», — беззлобно подумала Наталья и облегченно вздохнула.

— Кстати, а что это еще за Олег Суворов, который писал тебе такие дурацкие письма? Я их случайно нашел среди книг…

— Мой знакомый по университету.

— А откуда у тебя газовый пистолет?

— Потом все объясню. Не надо сейчас приезжать, оставайся у них. Я себя ужасно чувствую и сейчас же ложусь спать, так что ты меня только лишний раз разбудишь.

Муж, судя по голосу, несколько сник, но все же не стал спорить.

— Хорошо, я останусь.

— Ну, вот и отлично. А завтра утром, перед тем как ехать домой, позвони.

— Да ты что, с любовником, что ли?

— Не будь идиотом, у меня и так голова раскалывается. Ну все, целую, спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Наталья вздохнула, положила трубку и задумчиво уставилась на себя в зеркало. Надо было сказать, что она с ним разводится! Впрочем, нет, сейчас этого делать не стоило — он бы немедленно примчался сюда и устроил бы жуткую сцену. Неужели она действительно на это решилась?

Голова была пустая и ясная, спать не хотелось. Наталью охватило какое-то оцепенение, когда жизнь вдруг начинает казаться совершенно бессмысленной и нелепой, и все усилия, которые на нее затрачиваются, не стоят того, чтобы подниматься с дивана.

«Как все-таки все пошло, и глупо, и скверно». — Она смахнула набежавшие слезы. Никогда в жизни Наталья столько не плакала, как за последний месяц. Взяв сигарету и накинув пальто, она вышла на балкон. Где-то там, вдалеке, в холодном и невозмутимом небе сияла ее голубая звезда. Сияла, проливая нежный чарующий свет на этот дурацкий мир, оплодотворенный похотью и кровью, сияла, обещая бессмертие и красоту. Она еще обязательно будет счастлива!

Эпилог

Однажды весной я случайно оказался в институте философии на Волхонке, где сразу же наткнулся на стенд объявлений:

«26 марта в 14.00 в зале заседаний Ученого Совета состоится защита диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук Гончаровой Н.Н. по теме: «Проблема счастья в истории культуры».

Волнуясь от ожидания увидеть ее снова, я поднялся на второй этаж и осторожно прокрался в зал заседаний, войдя с заднего входа. Наталья стояла на трибуне, сбоку от длинного стола, за которым сидели стенографистка, три члена Ученого Совета и секретарь — бесцветная, худенькая женщина лет сорока.

— Таким образом, — раздался под высокими, лепными сводами чудесный грудной голос Натальи, — большинство людей ощущают себя несчастными потому, что работают, чтобы жить, а не живут для того, чтобы заниматься любимым делом. Что касается второго главного препятствия для счастья, то, хотя не все это ясно осознают, но практически все подсознательно чувствуют, — оно состоит в том, что «все тленно, все преходяще…»

Наталья была так хороша в этом своем темно-вишневом платье с белым бантом на левом плече, с распущенными волосами, ярко накрашенная, взволнованная и серьезная, что, по моим наблюдениям, большинство из присутствующих, — а здесь были и члены Ученого Совета, и аспиранты, и знакомые, — не просто слушали, а любовались ею.