Моя единственная
Шрифт:
— Звонят! Ты, животное, неужели ты не слышишь, что в дверь звонят! Это, наверное, Галка вернулась…
Я вспомнил о том, что у сестры наверняка есть ключи, и на мгновение приостановил свой натиск. Вот, дуреха, неужели не может подождать? Какого черта звонить так настойчиво?
— Да отпусти же меня, — воспользовавшись моим замешательством, повторила Наталья и, с силой толкнув меня в грудь, выпрямилась и села. Стоило ей одернуть платье, как послышался звук открываемой двери, и через мгновение в комнату всунулась голова сестры:
— А чем это вы тут занимаетесь?
— Короче, —
— Так чем все-таки закончилось? — спросил Валера, слушавший очень внимательно и на протяжении всего моего рассказа не проронивший ни слова.
— А все закончилось моим позорнейшим поражением — я вынужден был уйти под угрозой «вызова милиции» со стороны все той же сестры. После этого мы не разговаривали с Натальей целый семестр и помирились только в зимнюю сессию. Потом, правда, я писал ей письма, но это уже другая история…
— Мягше надо было действовать, мягше! — посочувствовал Валера.
Я грустно усмехнулся, кивнул и в очередной раз поднял свой стакан.
— Знаешь, существует всего два повода, чтобы взять и повеситься в какой-нибудь подсобке, — когда смертельно болен и когда безнадежно влюблен…
9
— Какой восхитительный подарок! — Наталья лишь с сожалением вздохнула, понимая, что просто обязана отказаться — слишком обязывающим, был этот золотой браслет.
— Вам нравится?
— Еще бы. Но я его не возьму.
— Почему?
— Потому что после такого подарка невозможно сказать «нет».
— А вы не хотите ничем себя связывать?
— Разумеется.
— Ну, так берите и не бойтесь. Вы слишком умная женщина, чтобы я мог надеяться купить ваше внимание за такие вот побрякушки, сколько бы они ни стоили, — произнес он так просто, что Наталья заколебалась, но потом все же положила браслет возле его прибора.
Они сидели в уютном полутемном зале при свечах, в одном роскошном ресторане, находившемся на Большой Коммунистической улице. Наталья впервые оказалась здесь и, несмотря на всю свою самоуверенность, чувствовала себя не очень уютно. Не то чтобы ее смущали ковры, мрамор, хрусталь — но, когда швейцар открывал перед ней дверь, а официант отодвигал стул или подносил зажигалку, молодая женщина понимала, что играет не свою роль. И все эти великосветские привычки, которые советские нувориши с таким упоением перенимали у Запада, просто поставят ее в дурацкое положение, если она станет относиться к ним слишком серьезно и воспринимать как должное. И не перед присутствующими, не перед Дмитрием, который вел себя невозмутимо, а перед самой собой, когда она вновь окажется в привычной для себя обстановке, рядом с мужем.
— Вы забыли о том, что я не смогу объяснить своему мужу происхождение этого
— Он у вас, простите, ювелир?
— Нет, инженер.
— Тогда неужели вы не сможете убедить его в том, что это обычная чешская бижутерия, которую можно купить в любом универмаге?
Она покачала головой:
— Он не дурак, чтобы в это поверить. Он и так не поверил, что тот великолепный букет преподнесли студенты. — Наталье ужасно хотелось есть, она взяла меню, раскрыла его, а затем с веселым удивлением подняла глаза на Афанасьева. — Ого, мы, кажется, попали в библиотеку — Ремарк, Хемингуэй, Булгаков. «Яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках» из «Мастера и Маргариты», кальвадос из «Триумфальной арки», «омары по-парижски» из «Праздника, который всегда с тобой». И это все здесь есть?
— Да, конечно. Это рекламный трюк, придуманный одним из здешних официантов, у которого высшее филологическое образование, — подавать блюда, описанные в знаменитых романах. Интересно ведь, правда?
— Разумеется. Давайте наконец ужинать, я ужасно проголодалась. И заказывайте сами, потому что я не знаю, что такое «яйца-кокотт», и никогда не пила кальвадоса.
— Хорошо, но браслет вы все-таки возьмите.
Наталья медленно покачала головой, и тут ей пришла удачная мысль.
— Знаете что? — Она подняла бокал с шампанским и слегка отпила. — Вы этот браслет оставьте у себя, а мне сделайте другой подарок.
— Какой же?
— Я видела у вас знаменитую паркеровскую ручку… Моя диссертация пошла бы намного быстрее.
Улыбаясь, он уже лез в карман пиджака.
— Конечно, прошу вас.
— Ну, вот и прекрасно. Заберите браслет и давайте больше не будем спорить, лучше скажите, что это такое.
— Салат из крабов, если не ошибаюсь.
Незаметно появившийся официант так быстро и ловко менял тарелки, что почти не волновал пламя свечей, стоявших в двух больших канделябрах.
— Вам здесь нравится?
— Вы уже спрашивали.
— Но вы не ответили.
— И знаете почему?
— Не знаю.
— Здесь мне пришла в голову такая мысль — если раньше некоторые люди должны были из идеологических соображений скрывать свою принадлежность к элите, то теперь они позволяют себе откровенно презирать тех, «простых советских», которым когда-то присягали на верность.
Дмитрий поправил очки и улыбнулся. Ей подумалось, что у него хорошая улыбка, несмотря на некоторую снисходительность.
— Все-таки женщина-философ — это что-то необычное, почти как… — он пощелкал пальцами, подбирая сравнение (официант было встрепенулся, но Афанасьев успокоил его легким кивком головы). — Ну, как, я не знаю… поэт-бизнесмен. Но, между прочим, мой отец являлся представителем той самой элиты, которую вы имеете в виду. Он был замминистра внешних экономических связей.
В этот момент к ним подошла девушка с подносом, на котором высились миниатюрные букеты из тщательно подобранных цветов. Юбка у девушки была столь короткой, что ее можно было спутать с поясом для резинок, тем более что наряд дополняли классические черные чулки. Афанасьев выбрал букет, не глядя положил на поднос деньги и протянул цветы Наталье. Ей было стыдно признаться — а виной тому эта проклятая зарплата, — что она охотнее взяла бы те деньги, которые он так небрежно заплатил продавщице.