Моя Елизаветка
Шрифт:
Мы были знакомы, хотя он на 14 лет старше меня. В сорок первом году он бывал у нас дома, говорят, любил играть со мной, годовалым, разговаривал, дарил мне игрушки. Долгие годы я хранил его подарок – два игрушечных автомобильчика: один – цельнолитая легковушка из серебристого металла с крутящимися колесиками; второй – грузовичок-самосвал из ярких цветных деталюшек, у которого и колесики крутились, и дверцы кабины водителя открывались, и кузов поднимался, как у настоящего самосвала. Жаль, что сейчас их у меня нет: затерялись при многочисленных переездах.
Рос он быстро, занимался спортом, выглядел старше своих лет. В семейном архиве сохранилась фотография, где он снят вместе со своими родителями на берегу моря: лежат они на гальке под южным солнцем, улыбаются.
Что побудило его вступить в народное ополчение, я не знаю, но факт остается фактом: летом 1941 года Николай Николаевич Зорин, 1926 года рождения, добровольно, действительно добровольно, вступил в народное ополчение. Матери он не сказал о своем решении, а отец, кадровый военный военно-морского флота, был далеко – держал оборону на подступах к Ленинграду, на полуострове Ханко.
Как его, пятнадцатилетнего подростка, взяли в ополчение, непонятно, ведь, согласно Постановлению ГКО от 4 июля 1941 года, ополчение формировалось из мужчин и женщин в возрасте от семнадцати до пятидесяти пяти лет. То ли он сам где-то приписал себе два года, то ли время было такое, что на эти «мелочи» внимания не обращали.
Судя по всему, Колян попал в 8-ю дивизию народного ополчения (ДНО), ее еще называли Краснопресненской – по месту формирования. Дивизия создавалась в спешном порядке. Всего за несколько дней июля около шести тысяч мирных жителей столицы стали бойцами 8-й дивизии народного ополчения Краснопресненского района. Сохранилось маленькое фото Коляна, такие обычно клеят на документы. На ней он в военной форме, но какой-то странной. Шинель размера на два больше, чем надо, он в ней прямо-таки утонул; шапка-буденовка с остроконечным верхом, подобные шапки использовала Красная армия в Гражданскую войну. Лицо детское, но смотрит серьезно, слегка нахмурив брови. Создается впечатление, как будто ребенка одели в военную форму для игры в «Зарницу».
Это все, что более-менее достоверно известно о личности брата. Дальше его судьба, как и еще нескольких тысяч ополченцев, теряет черты индивидуальности и оказывается неразрывно связанной с судьбой Краснопресненской дивизии. А судьба эта оказалась короткой и трагичной.
Уже 10 июля дивизия была передислоцирована из Москвы в область – в район нынешнего Красногорска. В течение июля шло ее доукомплектование за счет призывников и частично кадровых военных. Было сформировано три стрелковых полка, один – артиллерийский и еще несколько вспомогательных подразделений. Командиром дивизии был назначен комбриг Даниил Прокофьевич Скрипников, Георгиевский кавалер, с большим опытом участия в боевых операциях во время Первой мировой и особенно Гражданской войн.
В сентябре дивизия заняла линию обороны вдоль восточного берега Днепра, где она с трудом сдерживала натиск врага, неся потери, особенно от ежедневных бомбежек вражеской авиации.
29 сентября немецкое командование приступило к операции «Тайфун», противостоять которой в тот момент Красная армия не могла: противник имел на этом участке фронта двукратное превосходство в танках и авиации.
Тяжело читать, что было дальше.
В результате боев в первых числах октября погибло более половины ополченцев. Погиб и командир дивизии Д. П. Скрипников. Произошло то, что военные называют котлом, а проще говоря, наши войска попали в окружение. Часть бойцов ушла к партизанам, кто-то прятался по деревням, многие попали в плен, и только единицам удалось перейти линию фронта и вернуться к своим.
Можно предположить, что где-то здесь, на берегу Днепра, и погиб мой двоюродный брат. Место его гибели неизвестно до сих пор. Все, что официально получила семья, – это короткое извещение из райвоенкомата «пропал без вести» и больше ничего. Отец Коляна, мамин брат, кадровый военный, капитан первого ранга Николай Иванович Зорин, вернувшись после войны из осажденного Ленинграда, пытался навести справки, но так ничего
Я много думал о своем брате и в целом о роли народного ополчения в Отечественной войне, пытался представить себе, как это было на самом деле. И как-то сами собой сложились следующие стихотворные строки.
Памяти брата
Мой брат погиб у переправы,Двоюрный [1] брат мой, не родной.Он жить хотел не ради славы,А вот, поди ж ты, смыт волной.Пятнадцать лет прожил всего-то,А стал бойцом он Дэ-эН-О [2] .Там бой кипел и гибла рота.Так свыше было суждено.Я вижу их на старом фото,Мальчишки сгрудились гурьбой.Такая вот была пехота,Им скоро в бой, в смертельный бой.Но не напрасна их кончина,Не зря вы пали под Москвой.Народа дух – вот в чем причинаПобеды нашей мировой.1
В стихотворении сознательно использована разговорная форма «двоюрный» вместо грамматически правильного «двоюродный».
2
Дэ-эН-О (ДНО) – дивизия народного ополчения.
Жили-были
В раннем детстве меня одолевали частые болезни. Все изменилось лет в пятнадцать-шестнадцать, когда я стал больше времени проводить в Елизаветино.
Здесь мне особенно полюбилось Химкинское водохранилище. Летом, когда уже начинает смеркаться и жара спадает, мы после волейбольных баталий гурьбой идем на водохранилище купаться. Начинает темнеть, но бетонные плиты плотины еще сохраняют дневное тепло. Раздеваемся и, осторожно двигаясь по стыкам плит, спускаемся в воду: идти напрямую невозможно, так как в воде плиты покрыты зеленоватой скользкой тиной и стоять на них невозможно.
Вода ласково принимает твое тело. Хоть и заезженное это сравнение – «как парное молоко», но трудно подобрать более точное выражение. Поверхность воды гладкая, как будто она накрыта гигантским покрывалом. Гулко раздаются голоса над водой. Над противоположным берегом уже взошла луна и высветила на воде светлую дорожку. Я плыву ровно по этой дорожке прямо на луну, осторожно раздвигая покрывало, стараясь не намочить голову.
Рядом с плотиной Химкинского водохранилища находилась база военных моряков, а прямо у берега стоял настоящий военный корабль «Смерч». Вокруг него в воде плавали полузатопленные плоты, с которых было удобно удочкой ловить рыбу, чаще всего попадался окунек величиной с ладошку, иногда – ерш или плотва.
Я плохо вписывался в ребячий мир и порой остро ощущал свое одиночество. Один из таких моментов – «мертвый час» в детском саду на улице Восьмого марта. После обеда в садике полагалось спать, укладывали нас на открытой веранде второго этажа. Считалось, что спать на открытом воздухе полезно для наших ослабленных войной организмов. Моя кроватка в середине, слева и справа уже посапывают мои соседи. А я не сплю, лежу на спине, смотрю в бездонное небо, по которому нехотя бесшумно скользят белые глыбы облаков, и жуткое чувство одиночества и страха охватывает меня. Кажется, я, маленький и беззащитный, буду так лежать вечно, и никто не вспомнит про меня, а эти белые облака так же безучастно будут плыть надо мной, над этой террасой и над всем миром…