Моя горькая месть
Шрифт:
И как это «прощай» над могилой Надежды Гарай поможет поставить точку?!
— Тебе двадцать два, и ты не взрослая. Ты — беременная девушка, которую гормоны бьют по голове, и…
— И хватит, — оборвала она меня, но мягко, без той привычной обиды, которую я вечно жду. — Ты ведь понял то, о чем я говорила, не притворяйся.
Мы снова пошли вдоль безобразной улицы. Год идут, а здесь ничего не меняется. К лучшему точно не меняется, лишь к худшему. А Вера нос не кривит, она будто даже соскучилась по этому месту, и это тоже пугает меня.
Нельзя
— Вер, ну давай поедем домой, — уже у ограды попросил ее.
— Ты можешь подождать меня здесь. Просто объясни, где искать ее.
— У меня идея: твою сестру удочерили, но я могу поднять отцовские связи, и тайна усыновления перестанет быть тайной. Мы ее заберем. Только давай-ка сейчас развернемся, и пойдем домой!
Помню, как Вера осторожно начала намекать, что нужно узнать, что с тем ребенком, которого родила ее родная мать, когда Веру забрали в детский дом. Узнать, и забрать к себе, ведь вряд ли Яна могла родить здорового младенчика, а больные мало кому нужны. Здоровых-то не берут. Но, как оказалось, сестру Веры удочерили. И я правда готов сдержать обещание, лишь бы поскорее убраться из этого ада.
— Ребенок — не игрушка, — покачала она головой, утягивая меня вовнутрь. — Когда сестре исполнится восемнадцать, мы найдем ее, я бы хотела познакомиться. Осталось не так много времени. Но травмировать ее, и ее родителей своим появлением на пороге сейчас я не стану. Влад, ты неисправим, ничего святого для тебя нет! Все, хватит препираться! Ты свои страхи на меня проецируешь.
И я сдался. Святого для меня и правда нет ничего, кроме моей семьи. И я хочу, чтобы Вера по-прежнему улыбалась, а не походила на тень самой себя. Но, может, она права, говоря, что боится не она, а я?!
Через десять минут мы подошли к простой оградке. Я смотрю не на крест, я смотрю на лицо Веры. Она смело вошла, опустилась, провела пальцами по дощечке, на которой выгравировано имя нашей матери, и мне снова дико стало, что я позволил этому случиться.
— Прощай, мама. Я тебя простила, — через пять минут тишины прошептала Вера, положила цветы, и встала, придерживая живот.
Ну же, обернись, милая. Посмотри на меня, чтобы я понял, чего ждать!
— Навестим Веронику, и домой, Влад. Я соскучилась по нашей дочери!
Вера, услышав меня, обернулась, и у меня камень с души свалился. Это моя Вера, а не ее тень. Все у нас хорошо, она и правда хотела попрощаться.
И простить то, чего я простить не смогу никогда. Ни матери, ни себе, ни отцу за то, что оставили Веру в этом аду совсем одну. А она взяла и простила.
Никогда ее не пойму.
— Надеюсь, ты не хочешь попрощаться со сгоревшим домом и с нашей старой школой?
— Я не настолько сентиментальна. Влад, ты бурчишь, как старый дед, — хмыкнула Вера, когда мы вошли в наш номер.
Вылет завтра утром из соседнего города, и нам придется провести здесь большую часть ночи. Я был бы рад поскорее уехать, но Вера беременна, и без отдыха заставлять ее трястись в машине я не рискну.
— Я просто не понимаю, как ты могла ее простить.
— Ну тебя ведь я тоже простила. А ты простил меня за то, что дочь скрывала. Какой смысл хранить обиды? Тебе тоже неплохо было бы отпустить прошлое, любимый мой. И помириться с отцом.
Вера-Вера. Семья — главное, но с отцом мы не ссорились, а она этого не понимает. Когда он признает, что я повзрослел, и не жалею о своих решениях, он сам приедет. Пока, видимо, он не готов. И мой первый шаг сделает лишь хуже.
— В прошлую беременность я выглядела как из фильма ужасов. Хорошо, что фотографии не сохранились. А сейчас я очень даже ничего, — подмигнула она мне.
Вера стоит в одном полотенце после душа, красуется перед зеркалом, и откровенно собой любуется. А любоваться есть чем — она светится. Думал, это просто красивый оборот, но едва вижу Веру, я наблюдаю это — свет изнутри, мягкие изгибы, нежное ожидание.
Я и сам жду.
— Осталось три месяца, — обнял ее сзади, осторожно прикладывая ладони к животу. — Жаль, что в прошлый раз меня не было рядом.
Вера лишь вздохнула. Мы тысячу тысяч раз это обсуждали.
Жаль, что меня не было рядом, когда ты ждала Полину.
Жаль, что я глупо сбежала, услышав ваш с отцом разговор.
Жаль, что я украл нашу дочь, и не считал ее нашей.
Жаль, что я не сказала тебе, что Полина твоя.
Жаль, жаль, жаль…
Вере надоело жалеть раньше, чем мне. Наши откровенные разговоры сделали свое дело. Теперь моя очередь перестать жалеть о том, что упущено, и просто наслаждаться тем, что есть. И ждать то, что еще будет.
— Наша последняя ночь в этом городе, — Вера скинула полотенце, и я приподнял ладони с ее живота, позволяя ткани упасть на пол. — Давай проведем ее интересно. Врач разрешил, — она развернулась, потираясь о мою футболку напряженными сосками. — Если ты, конечно, в настроении.
— Когда это я не был в настроении, Вера Гарай? — шутливо прорычал, поднимая свою любимую ношу.
— Пока еще Виноградова, — выдохнула Вера, оказавшись на кровати.
— Через год снова станешь Верой Гарай, — прикусил ее шею так, как Вера любит, но на секунду протрезвел.
Вера хотела, чтобы Полина запомнила нашу свадьбу. И мы ждем ее трехлетия, но сейчас Вера носит сына, которого мы решили назвать Алексеем, и…
— Только не говори, что ты заставишь меня ждать трехлетия сына! — навис над ней, и взглянул серьезно. — Вера!
— Через год поженимся, — улыбнулась мягко, и потянула меня на себя.
Сладость любимых губ. Раньше не любил поцелуи, предпочитая поскорее приступать к главному, но Веру люблю зацеловывать. Чтобы лежала румяная, с блестящими глазами, растрепанная и самая красивая на свете. И вся моя.