Шрифт:
Красный свет заходящего солнца лупил по глазам прямо из-за монитора, намекая, что пора бы уже отвлечься, выключить компьютер, сполоснуть лицо, спустив в канализацию все сегодняшние мысли о работе. Потом пройти на стоянку, завести мотор «Ройса» и, включив расслабляющую музыку, лететь домой. Только вот не нравились мне эти отчеты, не нравились!
Щуря глаза, я всматривался в колонки цифр на экране, когда дверь кабинета открылась. Вошедшая девушка бесцеремонно простучала каблуками по полу и уселась напротив меня. Я благословил ее мысленно, потому что солнце теперь
— Чем могу быть вам полезен?
Девушка вздохнула. Из стоявшей на коленях сумочки вынырнуло зеркальце. Пригладила волосы, потрогала губы. Карие глаза теперь смотрят на меня.
— Альберт Семенович, — раздался мелодичный голос. — Понимаю, как глупо это прозвучит, но к чему разводить долгие вступления? Я — ваша дочь. Илана. Илана Альбертовна.
Я оттолкнул пальцем «мышку», сложил руки перед собой. Илана смотрит спокойно, даже с некоторым вызовом. Я едва не улыбнулся, едва не испортил всю игру.
— Хорошо, — сказал я. — Превосходно. То есть, по-вашему, это так просто? Ввалиться в кабинет гендиректора, сказать «я ваша дочь» — и все? Где доказательства? Стоило бы начать с них, а их у вас быть не может. Свою дочь я видел в последний раз слишком давно. Почти… — Тут я бросил взгляд на монитор. — Два часа назад. Все раны затянулись. Я сказал ей: «уходи», и она ушла.
— Я и ушла! — поморщилась Илана. — Позвонила подруге, мы пошли в кафе. Я даже почти не говорила о работе, честно!
— Ну и? — развел я руками.
— А потом ко мне пристал этот псих. Ленка смылась, а я… Ну, не домой же его тащить! Он на шаг не отступал. Пришлось поехать сюда. Охрана его не пустила.
— Псих? — Я подался вперед. — Он что, угрожал тебе?
— Нет, ничего такого, — отмахнулась Илана. — Нес какую-то пургу про генетику и моего ребенка. Будто пьяный или под наркотой. Оборванец какой-то. Про институт тоже говорил. Может, кто-то из уволенных решил так эксцентрично попроситься назад?
Я откинулся на спинку стула.
— Илана, тебе нужно замуж. Срочно. Иначе я сойду с ума. Когда ты здесь, тебя нужно кормить с ложечки, иначе ты умрешь с голоду за компьютером. Когда ты там — за тобой увиваются психи. Нужен кто-то, кто о тебе позаботится, а если надо — выпорет ремнем. Или плеткой — что там сейчас в моде? Мне таким заниматься уже неудобно.
— Не начинай про Германа! — взмахнула руками Илана. — Этот твой вундеркинд еще себя покажет, помяни мое слово.
— Умный парень. Вежливый. И к тебе явно неравнодушен.
— Умный, да не в ту сторону. Ладно, хватит, закрыли тему. Раз уж я здесь…
— Да, я понял, к завтраку не ждать. — Я выбрался из-за стола, потянулся, разминая кости. — На быстром наборе «один» — ресторан с доставкой неподалеку. Утром проверю. И чтобы спала не меньше шести часов. На постельном белье — оно в диване. Ясно?
Илана просияла.
— Будет исполнено! Дашь поручение?
— Ага. Давай сюда.
Илана уселась на мое место, я ткнул пальцем в экран.
— Отчеты отдела твоего любимого Германа. Мне здесь многое не нравится. Видишь списание? И здесь опять. Причины разные, а период почти один и тот же. А зачем так часто центрифуга? Здесь тоже…
— Для увольнения маловато, — вздохнула дочь.
— Злая ты. Я просто хочу знать, что происходит у меня в компании. Может, они готовят торт к моему дню рождения? Мы ведь не знаем. В общем, попытайся разобраться. Лучшего аналитика, чем ты, не сыскать.
Комплимент ушел в пустоту. Илана уже погрузилась в отчет с головой. Я чмокнул ее в макушку и прошел в соседнее помещение. Здесь стоит диван, на котором никто никогда не спит. Висит телевизор, который никто никогда не смотрит. Мини-бар с такой же унылой судьбой. Только душевая и туалет как-то оправдывают свое существование. Ну и раковина, конечно. Смочив лицо холодной водой, я сказал отражению:
— Все. Теперь ты самый беззаботный в мире человек с собственным «Роллс-Ройсом». Сходи-ка, покатайся. Посмотри, как выглядит жена, когда не спит.
Когда я добрался до парковки, закат превратился в тлеющий окурок на горизонте. Мысль эта навела меня на идею. Присев на капот «Ройса», я достал из внутреннего кармана пиджака сигару и уже почти чиркнул зажигалкой, почти приготовился провести пятнадцать драгоценных минут за никотиновой медитацией, когда тихую идиллию летнего вечера нарушили рыдания. Так мог плакать ребенок, которого избили пьяные родители. Так могла рыдать изнасилованная на выпускном медалистка. Только вот голос грубоват.
Я прошел мимо «Ауди» Германа, обогнул «Мерседес» Иланы и увидел такое, от чего самому захотелось плакать. На капоте ржавых «Жигулей» со спущенными колесами сидел, закрыв лицо руками, грязный вонючий бомж. Я не часто бываю в местах их обитания, потому и не смог понять, что на нем за одежда. Такая же, как у всех бомжей. Она будто растет у них на теле, честное слово! Взрослеет вместе с носителем, храня одну и ту же форму. Вернее, отсутствие всякой формы.
Итак, на парковке для сотрудников моей компании, моего института, рыдает бомж, сидя на транспортном средстве, которого не то что здесь — в мире быть не должно. Я бы мог закрыть глаза на бомжа, не обратил бы внимания на «Жигули». Но вместе они являли такую грустную и колоритную картину, что пройти мимо невозможно. Сделать бы такой снимок на фоне заката… Да только фотоаппарата нет, а снимать на телефон как-то пошло. К тому же слезы бомжа меня странным образом тронули. В какофонии исходящих от него запахов перегара не чувствовалось.
Я подошел поближе, пнул по колесу и сказал:
— У меня в багажнике есть домкрат и насос.
Бомж поднял на меня заплаканные глаза, и я растерялся. Не такой какой-то бомж. Глаза не просят на бутылку, лицо молодое. Лет двадцать пять парню, от силы. Собой неплох, только шрам от правого глаза до щеки.
— Да будь у вас там хоть сундук золота, ничего уже не изменить! — воскликнул парень.
— Ну давай снимем колеса с «Ауди», — пожал я плечами. — Молоток найдется? На «Жигули», по-моему, что угодно можно нацепить, если знать, куда стукнуть.