Моя любимая дура

Дышев Андрей Михайлович

Я разжал руку. Мураш поправил галстук и, ни слова не говоря больше, устремился к двери. Открыл он ее ударом ноги, оставив овальный пыльный след на дерматиновой обшивке.

Глава 11

КОРМИТЕ СОБАК!

Не успел я подойти к двери, чтобы запереть ее на замок, как услышал окрик: «Стоять!» Припал к «глазку». Мураш, оцепеневший от испуга, стоял посреди двора, а к нему с двух сторон приближались милиционеры. Лица у защитников правопорядка были мужественные и грозные. Тот, который надвигался на Мураша справа, как бы ненароком поправил лямку автомата, и ствол «калаша» как бы сам собой нацелился точно в живот моему нервному посетителю. Второй

милиционер не спешил, предоставляя возможность своему коллеге первому приблизиться к объекту. Мураш растерялся, не зная, какую позу ему лучше принять, чтобы не дать повода думать о себе как о человеке, оказывающем сопротивление, и тем самым не спровоцировать применение оружия. Благоразумие подсказало ему, что лучше замереть в той позе, в какой его застала команда «Стоять!», и теперь Мураш напоминал большую фотографию молодого человека, снятого в тот момент, когда он собирался высоко подпрыгнуть: колени его были слегка согнуты, а руки расставлены в стороны, подобно крыльям.

Я, конечно, зря лелеял надежду, что милиционерам нужен именно Мураш, а не я. Теряя драгоценное время, я продолжал наблюдать за развитием событий, вместо того чтобы незаметно выбраться наружу через окно. Милиционеры подошли к Мурашу и, ни слова не говоря, стали бесцеремонно копаться в его карманах. Со стороны можно было подумать, что два дотошных покупателя заинтересовались костюмом, в который был одет манекен, и вот они щупают ткань, пересчитывают пуговицы, проверяют наличие карманов и все никак не могут найти ценник. Наконец они выудили паспорт, полистали его, воткнули на место и сразу потеряли интерес к Мурашу, как если бы покупатели охладели к костюму из-за его непомерно высокой цены.

Лишь после того, как милиционеры повернулись в сторону агентства и в предстартовой паузе подали плечи вперед, я начал действовать. Быстро вернулся в кабинет, влез на подоконник и приоткрыл окно. Прыгать с первого этажа на пружинистые кусты самшита – одно удовольствие. Но удовольствие быстро закончилось, когда рядом со мной выросла фигура милиционера. Ума не приложу, как я его не заметил. Не успел я отряхнуться от листьев, как он подскочил ко мне и нацелил мне в голову ствол автомата, словно кий в бильярдный шар.

– Не ушибся, пупок с ушами? – спросил он, глядя на меня одним глазом через прорезь прицельной планки.

Мне часто приходилось иметь дела с милицией, я привык работать с операми и следователями в той же степени, как и убегать от них. Но сейчас общение с ними было слишком дорогим удовольствием. Если бы мне не лететь срочно в Минводы, я бы, пожалуй, с удовольствием посидел бы в следственном изоляторе. Нигде и никогда я не спал по восемнадцать часов в сутки, только в поездах дальнего следования и на нарах СИЗО. Это роскошь, это удел счастливых людей – располагать временем, которое некуда деть. И еще СИЗО привлекал меня тем, что, пока я там отдыхал, мою работу кто-то делал за меня. В какой профессии еще можно найти такую халяву?

– Не дергаться! – предупредил милиционер. Мне казалось, что он хочет засунуть ствол автомата мне в рот. – Смотреть на дуло! Осознавать всю безнадежность своего состояния! Мысленно раскаиваться!

Он заставил меня повернуться и медленно («походочкой, аки жених и невеста к алтарю крадутся!») идти к входной двери, об которую в это время с остервенением бился второй милиционер. Положение мое было аховым. Интуиция, которой я так доверял, оказалась полной дурой, набитой соломой. Разве можно было так долго торчать в агентстве, если я знал, что меня разыскивает милиция? Я даже не стал утруждать свою голову мыслями о побеге. От автоматной пули, летящей со скоростью семьсот метров в секунду, убежать проблематично. Я уже думал о предстоящей беседе со следователем. Единственным оправданием моему нестандартному

поведению за прошедшие сутки была беда, случившаяся с Ириной. И мое спасение было в том, чтобы рассказать милиции все. Но рисковать жизнью Ирины ради того, чтобы оправдать себя?

– Активное содействие органам правопорядка в раскрытии преступления не только облегчит твою душу, – бормотал за моей спиной словоохотливый милиционер, – но и станет смягчающим вину обстоятельством…

– Урою! – прорычал другой милиционер, увидев меня. Он перестал кидаться на железную дверь, но служебное рвение все еще клокотало в нем, и он лягнул Байкала, не вовремя оказавшегося рядом. Пес, отличавшийся необыкновенно добрым нравом, мужественно выдержал пинок и непременно простил бы милиционеру эту грубость, если бы меня не было рядом. Желая доказать мне, что не зря ест свой хлеб, Байкал молча вцепился зубами в резиновый каблук милицейского ботинка.

– Ах ты, собака! – взвыл милиционер, прыгая на одной ноге и пытаясь дотянуться до нагрудного кармана, в котором у него лежал свисток. – Урою!!

– Что люди недисциплинированные, что собаки, – сделал умозаключение второй милиционер. – Обширный упадок массовой нравственности… Надо плюнуть ему в глаз – сразу отцепится!

Убегать я не собирался, но выпал настолько удачный момент, что не воспользоваться им было грешно: оба милиционера, позабыв про меня, стали плеваться в Байкала: один стрелял слюной редко и обильно, а второй часто и мелко. И я уже был готов сорваться с места и исчезнуть в ближайших кустах, как на дворовый пятачок, где разыгралась никем доселе не виданная здесь драма, беззвучно выкатилась старенькая, но ухоженная и до блеска вымытая «Ауди». Передняя дверь раскрылась на ходу, и я увидел сидящего за рулем Мураша. Он смотрел на меня, скалил зубы, дергал головой и махал рукой, бессловесно приглашая меня в машину, что я тотчас и сделал. Уже потом, когда я оказался в салоне и Мураш на приличной скорости принялся кружить по дворам, с визгом закладывая виражи, я понял, что все же не следовало становиться должником этого человека, заведомо зная, что не смогу рассчитаться с ним.

– Не боишься, что они запомнили номер твоей машины и легко тебя найдут? – спросил я, когда Мураш заехал на территорию оптового строительного склада и задним ходом загнал машину под навес.

– А она не моя, – ответил он, выходя из машины. Ключи зажигания остались торчать в замке.

– Угнал?

– Нет, друг дал покататься.

– Значит, друга привлекут.

– Да и хрен с ним…

Мы стояли между штабелей блоков, напиленных из ракушечника, и отряхивались.

– За что это они к вам прицепились? – спросил Мураш.

– Подозревают в убийстве, совершенном с особой жестокостью, – ответил я, заправляя майку в джинсы.

– Это серьезно, – покачал головой Мураш. – Надолго бы упекли за решетку, если бы не я. И не видать вам Минеральных Вод во всем обозримом будущем.

Окольными путями Мураш опять начал выкатывать прежнюю тему.

– Все равно не могу, – отрезал я. – Разве что попозже. Вот слетаю в Минводы, решу там все свои проблемы, вернусь, и тогда поговорим про Джанлак.

– Не пойдет, – возразил Мураш. – Потом поздно будет.

– Почему поздно? Несколько дней ничего не решают.

– Они решают все, – упрямо стоял на своем Мураш. Подумав, он уточнил: – У меня отпуск закончится. И вообще…

Я молча протянул ему руку. Мураш выждал паузу, глядя на мою ладонь так, как смотрит покупатель на некачественный товар. Наконец он ответил на рукопожатие – с неохотой, как бы делая одолжение, потому как этот жест означал примирение, отказ от дальнейших попыток уговорить меня.

– Будьте осторожны, – сквозь зубы процедил он. – У вас запоминающаяся внешность, и милиция может сцапать вас в аэропорту.