Шрифт:
Глава 1. Как уговорить папу
Или я, или собака! – сердился наш деревенский папа на просьбу детей купить им щенка. Он был убежден, что собакам не место в городской квартире, и какая бы красивая, добрая или злая псина ни была, пусть она показывает зубы в щелку деревенской калитки и дремлет ночью во дворе под звездным небом, охраняя покой изнуренного за день крестьянского семейства.
Ох, уж эти упрямые деревенские папы! А мне как смотреть в печальные глаза родным детям, томившимся в ожидании самого верного песика на свете? Любую картинку с собачьей мордочкой прижимали к себе младшие Маша и Миша. А старший, пятнадцатилетний Евгений, уже и вовсе потерял веру в то, что у него когда-нибудь появится четвероногий друг. И когда грезы о собаке переходили все границы, старший торжественно вручал младшим мои бигуди. И на их немой вопрос «зачем» с отчаянием объявлял:
– У нас никогда не будет собаки, никогда! Закатайте на бигуди свои губошлепые ротики!
– Будет! Будет! – слезно кричали дети и бросались мутузить своего высоченного братца, насмешника и «тетерю-не верю».
Такие бои всегда заканчивались дружной атакой на меня:
– Когда же? Когда?!
И наконец-то им был обещан барбос, толстенький, кудрявый и озорной, о котором я и сама, как ребенок, мечтала долго и безнадежно.
На радостях детвора устроила свою сногсшибательную игру «прыгать – падать», крича во всю ивановскую. Отец, узнав о полном неподчинении, развел безнадежно руками и предупредил:
– Не разнесите на радостях квартиру, а то вашему псу здесь уже нечего будет делать!
Но этот мрачный прогноз отца утонул в ликующем балагане, ведь тогда для меня и детей была важна лишь переполнявшая всех любовь к будущей собаке.
Наш глава семейства был в состоянии паники, как перед катастрофой. И я уже начинала кипятиться:
–Ты хочешь, чтобы детям было лучше в подъездах и на улице?! Ты хозяин нашей жизни?! Соглашайся – все равно не послушаемся! Это золотое правило педагогики.
Но он был упрям, как деревенский бык, и я зря сотрясала воздух.
Дети оказались посмекалистее. Они тоже думали, как уговорить папу. И неожиданно окружили его прямо у порога, когда он вернулся с работы, уставший и раздраженный, как все механики. Озорные ребятишки Маша и Мишка, накручивая по привычке свои кудрявые чубчики, хитренько посматривали то на отца, то на старшего брата в ожидании чуда. И вот Евгений торжественно объявил отцу, бывшему пограничнику, о своем решении служить на границе вместе с собакой, которую они для этого должны вырастить.
Ничто не тронуло бы отца больше, чем это решение сына.
– Вот это дело! Молодец! – к всеобщей радости, похвалил он Женю, и слезы заблестели в его глазах.
Он вспомнил себя на боевом посту Дальневосточной границы в тревожное время событий на острове Даманский, когда столкнулись две державы за маленький остров и полегли пограничники, выполняя свой долг. Он потребовал принести семейный альбом и с гордостью смотрел на себя, молодого человека, снятого у развернутого Боевого знамени части.
– Узнаете? Вот такой был ваш папка – отличник боевой подготовки!
(Он гордился службой на границе больше, чем своими трудовыми орденами, о которых всегда скромно молчал.)
– Разрешаю взять собаку! Но только в клубе возьми породистую овчарку. С помойки – не годятся. Иди, Евгений, становись на очередь! Уговорили. Возьми и воспитай собаку!
И он стал вспоминать своих боевых четвероногих друзей, Востока и Эру, их общей нелегкой службе на границе и грустном расставании. Голос отца дрожал, и он уже не казался детям слишком строгим, а был просто близким, добрым и любящим папой.
И вот теперь можно дружненько отправляться за собакой!
Но мы не знали тогда, что долгожданное существо появится в нашем доме не скоро. Пока мы добросовестно стояли в очереди за собакой в клубе служебного собаководства, неожиданно пришло время ельцинских реформ, время пустых прилавков, огромных очередей и нищенских продуктовых карточек. Было не до собаки, когда повсюду тревожно говорили о надвигающемся голоде и безработице. Евгений уже отслужил на дальневосточной границе, а собаки у нас так и не было…
Глава 2. Спасение
Этот день мне уже не забыть никогда. На дворе была такая лютая зима, что даже у привыкшего к таким морозам, трещали нос и уши. А на душе у меня было тогда особенно мрачно и холодно и вовсе не из-за погоды: старший сын, Евгений, вернувшись из Армии, вот уже много месяцев безуспешно искал работу. Он совершенно растерялся перед такими жестокими обстоятельствами, разучился улыбаться, с аппетитом есть, совершенно исхудал, превратившись в длинный тощий вопросительный знак.
В то незабываемое утро отправился он на поиски заработка. А я, как никогда, не находила себе места, ожидая его возвращения, потому что, провожая, прочла в его потухших глаз жуткую усталость и безразличие ко всему.
Предчувствуя беду, тревожно вглядываясь в снежную белизну улицы, превратившейся в один громадный сугроб, думала я о неожиданно навалившейся нужде и неясном будущем своих детей.
Уже вечерело, а молодой человек, наш старший сын, продолжал бесцельно бродить по замороженным улицам родного города. Он поднял воротник старенькой военной шубейки, втянул голову, чтобы его не узнали, и грустные мысли одолели его:
«Господи! Никто никому не нужен! И не в редкой специальности дело. Живут одни менялы да воры. Порядочность – не в цене. Все, все… видеть никого не хочу. И до меня никому дела нет, хоть замерзни в сугробе…»
Он сел, сжался в комок на лютом морозе среди ящиков, в ворохе мусора у знакомого с детства магазина, где любил покупать огромные бархатные арбузы и таявшие во рту дыни в счастливое для него советское время…
Беда была так близко, и жизнь потеряла бы смысл для меня, а брат с сестрой, да что гадать, что было бы с нами, если бы навсегда погасли звезды, а утром не взошло солнце…