Моя любимая жена
Шрифт:
Охотницы приставали к лондонскому новичку, уговаривая, чтобы тот не сидел на месте, как приклеенный, а пошел подвигать ножками под «Shake That». [94] Гарри — так его звали — был более симпатичен Биллу, нежели второй парень. В нем ощущалась английская аристократическая старомодность; нечто в духе сэра Элгара [95] — выступающий кадык, очки, манера говорить. Скорее всего, обучался в какой-нибудь частной школе для благовоспитанных мальчиков. Похоже, этот Гарри всю свою недолгую жизнь безуспешно пытался познакомиться с девушками. В Лондоне он комплексовал бы и дальше, а в Шанхае… «В Шанхае ты через полгода почувствуешь себя Эрролом Флинном. [96] Здесь ты быстро станешь своим парнем». Но пока что «свой парень» нервно озирался, и в глазах за стеклами очков читалась откровенная растерянность.
94
Песня из альбома Эминема «Curtain Call», вышедшего в 2005 г.
95
Сэр Эдвард Уильям Элгар (1857–1934) — английский композитор-романтик.
96
Эррол Флинн (1909–1959) — знаменитый голливудский киноактер, считавшийся секс-символом 30–40-х гг. прошлого века. Прославился, играя отважных героев и благородных разбойников.
— Я тебе расскажу про этих девиц, — заявил второй новичок.
Его звали Найджел. Блондин, короткая стрижка, явно любитель погонять в футбол воскресным утром и все такое. Билл смерил его взглядом. Мальчик корчит из себя знатока. Показывает, что у него с этим проблем нет. Наверное, съездил на пару недель по путевке в Таиланд и ему подрочили в Патпонге. [97] Теперь выставляет себя экспертом по части «стран и нравов».
— Эти девицы — шлюхи, — самоуверенно произнес Найджел.
97
Район «красных фонарей» в Бангкоке, в основном обслуживающий иностранных туристов.
Протянув руку, он сильно сдавил маленькую грудь клеившейся к нему девушки. Девушка брезгливо поморщилась и отошла.
Билл хотел одернуть парня, но сдержался. Кто он ему? Отец? Старший брат?
— Не называйте их так, — попросил он Найджела. — Пожалуйста, никогда их так не называйте.
Найджел искоса поглядел на него, но ничего не сказал. Он знал правила игры. Ссориться с Биллом ему было невыгодно. Мистер Девлин считал Билла очень перспективным работником. Весьма возможно, что вскоре он станет их с Гарри боссом. Так что лучше смолчать, а то как бы он не устроил им веселую жизнь.
— Тогда кто же они? — удивился пай-мальчик Гарри.
Запотевшие стекла очков почти скрывали его глаза. Грудастая девица запустила руку в карман его брюк и со смехом сообщила китаянке-куколке, что ничего не может там найти.
«Обе стороны стоят друг друга», — подумал Билл.
— Если они не шлюхи, то кто же? — не унимался Гарри.
Билл припал к бутылке, думая, что обязательно бросит пить пиво. И ходить в этот бар тоже бросит. В конце концов, он не гид. Пусть сами ищут себе развлечения.
Мимо правого глаза проплыла одинокая черная звезда.
— Они просто практичные женщины, — сказал Билл, отвечая на вопрос пай-мальчика.
Биллу внушали, что азиатские женщины ощущают любовь совсем по-другому, не так, как он, человек Запада. Да, они откликаются на доброту и щедрость. Телом. Сердцем. Но это не любовь в западном понимании. Никто из этих женщин не станет для тебя спутницей на всю жизнь; той, невстреченной возлюбленной, которую ты искал и наконец нашел. Здесь нет такой любви, как на Западе.
Здешние женщины относятся к любви практично. Так твердили Биллу, пока он сам не увидел и не убедился в этом. Люди Запада, говорили ему, лишены любовного практицизма. Они способны влюбиться до беспамятства, способны пойти туда, куда их поведет любовь. Даже если она заведет их на край обрыва.
Восток практичен и потому не может позволить себе такую роскошь, как любовь. Любовь — удел романтического Запада. Так говорили Биллу.
Тем не менее он убедился и в другом. Они с Цзинь-Цзинь словно поменялись местами. Она в какой-то мере утратила восточный практицизм и прониклась западными представлениями о любви. Она любила его тогда, когда здравый смысл велел ей держаться подальше и подсказывал найти кого-нибудь другого, когда инстинкты души призывали быть практичной. Она любила Билла, невзирая на доставляемую ей боль и страдания. Невзирая на его предательство. Она продолжала его любить, зная, что счастливого будущего ждать бесполезно.
Билл тоже изменился. Поначалу он считал, что отличается от женатого китайца в серебристом «порше». Он считал себя лучше ее прежнего спонсора; ведь у него, Билла, доброе сердце, он лучше, нежели тот, заботится о ней. Наконец, он верил, что его любовь к Цзинь-Цзинь — настоящее чувство, а не имитация любви. Но даже тогда, при всей его искренности и благородных намерениях, он не мог отрицать, что предъявлял права на Цзинь-Цзинь.
Он ведь столько вложил в нее, стольким рисковал ради нее. Билл убеждал себя, что он — в отличие от владельца серебристого «порше» — ничего не ждет взамен. Он лукавил сам с собой. Он ждал, что взамен Цзинь-Цзинь будет любить его, любить постоянно, словно у него имелась лицензия на ее сердце.
А был ли он на самом деле лучше того, кто поселил Цзинь-Цзинь в «Райском квартале»? Нет. Теперь Билл понимал: он намного хуже. Он мог требовать, чтобы она исчезла из его жизни, обвинять ее в том, в чем был виноват сам. А когда Цзинь-Цзинь перестала держаться за осколки разбитых отношений и вспомнила о своем практицизме, вдруг почувствовал, что его предали. Ему нанесли удар по самолюбию, и это едва не вышибло Билла из колеи.
«Ты вел себя, как сентиментальный западный идиот, — говорил он себе. — Ты вел себя так, словно Цзинь-Цзинь действительно разбила тебе сердце».
Так какому же практицизму он тогда выучился?
В офисе было темно. За окном перемигивались огни ночного Пудуна. На столе светился дисплей ноутбука, оставшегося от Шейна. Элис Грин копировала файлы. Билл представлял, какие мысли бродят сейчас в голове журналистки. Справедливость и подкуп, цифры прибылей и сведения о наградах — все это соседствовало на жестком диске компьютера. Стремление построить лучший мир, потребность в лучшей жизни. Алчность и совесть. Компьютер разделял их по файлам. В людях это все перемешано в кучу.
— И зачем он хранил все это? — удивилась Элис, отрываясь от дисплея. — Даже если немцы и были вынуждены все время подмазывать этого подонка Суня, зачем Шейн учитывал размеры их взяток?
— Потому что он был хороший юрист. И хороший человек, — ответил Билл.
— По-моему, одно с другим не стыкуется. Либо-либо, — фыркнула Элис. — Шучу, — добавила она. — Исключения тоже бывают.
— Вам еще долго? — нетерпеливо спросил Билл.
У него оставались дела, и он торопился поскорее выпроводить журналистку.