Моя любовь, моё проклятье
Шрифт:
А без неё там как-то даже скучно стало.
Причём к её увольнению сам же руку и приложил. Не то чтобы категорически настаивал, но вот мечталось ему, чтобы жена ждала его дома. А Полина спорить не стала, уступила, хотя, видно было — не хотела.
К тому же после того, как они поженились, в офисе перед ней все стелились, набивались в друзья и чуть ли ни кланялись, даже те, кто прежде называл её… да как только ни называл. Ремир своими ушами слышал, как Инга Миц расхваливала тонкий вкус и изысканный стиль Полины, невольно вспоминая её же злобные выпады перед корпоративом в день связиста.
Его вся эта мышиная
И чёрт бы с ними со всеми, ладно бы они стелились, так ведь ещё и подсылали к нему Полину: то, чтобы подписал какой-нибудь волокитный документ без очереди, то, чтобы не сильно ругал за какой-нибудь прокол.
Вот это, кстати, чаще всего. И это Ремиру особенно не нравилось. Даже очень не нравилось, и тем сильнее потому, что отказать он ей не мог. Хоть и понимал, что остальные этим просто бессовестно пользуются, сволочи.
Взять вот Лизу. Мало того, что тогда с документами к тендеру опрофанилась, так ведь снова учудила: скинула по электронке тарифы, считай, первому попавшемуся. А точнее, вполне конкретному засланцу из всё той же, чёрт её дери, «Сармы». Это был не сам Назаренко, один из его работников. Он, конечно, представился потенциальным клиентом, а Лиза, дурочка, даже не соизволила проверить, скинула всё, что попросили.
Хорошо, его бесценный программист Маратик каким-то чудом сразу всё просёк. И сумел не только взломать почту «потенциального», но и вообще похозяйничал в его компе удалённо. И стёр всё ненужное, и стащил всё интересное. Много, кстати, интересного и полезного накопал.
Так что здесь был именно тот случай, когда не просто худа без добра не бывает, а когда добро значительно перевешивало худо. Но всё равно, в том исключительно заслуга Маратика, а Лиза была кругом и полностью виновата.
Ещё и подослала Полину замолвить словечко, что уж вообще гнусность.
И Полина — добрая душа, насела на него со всем пылом:
— Рем, не увольняй Лизу!
— Ну а как я должен с ней поступить?! — вопрошал он, чувствуя так, будто его в угол загоняют. — Полина! Она же если не крот, то дура, беспросветная дура, и я даже не знаю, что хуже.
— Ну, поругай её. Только не сильно. Ты же знаешь, как ей сейчас тяжело из-за Берковича.
Да, он это знал — Полина передала.
Беркович оказался обычным прощелыгой с замашками альфонса, только в рабочем ключе. Вроде как Лизе всячески угождал, пока она числилась заместителем Штейн, а как её понизили, резко сбавил градус услужливости. А потом и вовсе неосторожно обмолвился где-то кому-то, что «толстая Лиза его достала», и был случайно услышан и Полиной, и самой Лизой.
Лиза — в горькие слёзы, Полина, коль скоро стала свидетельницей, начала её утешать, и, в общем, как-то они подружились на этой почве.
И в общем-то, ему без разницы, пусть, всё лучше, чем скандалы. Но… вот из-за того случая с тарифами как раз и произошла их первая настоящая, крупная ссора.
Злой на Лизу, даже не столько из-за того, что она так тупо накосячила, а из-за того, что подослала к нему жену, Ремир всё же не тронул её, даже не вызвал
Полине же тогда сообщил:
— Лизу твою я не тронул, только потому что ты попросила. Но подобный инцидент не мог остаться безнаказанным, сама должна понимать, поэтому я наказал Штейн.
Посыл его был, в общем-то, прост: не вмешивайся в мою работу и не иди на поводу у Лиз и прочих.
Но Полина всё поняла по-своему, взглянула на него так, будто впервые увидела и ужаснулась, а потом произнесла:
— Не думала я, что ты такой жестокий.
И два дня, целых два чёртовых дня, не разговаривала с ним. Совсем. Он с ума сходил, потому что мучился от её холода, но считал себя правым. Они вместе ездили на работу и с работы, точнее, Коля их возил, но хранили взаимное молчание. Только Сашка тогда была связующим звеном. При ней, не сговариваясь, они никогда не выясняли отношений и не показывали, что между ними пробежала кошка. Делали вид изо всех сил, а вот когда Сашка ложилась спать, наступал арктический холод. Полина замыкалась. Даже спали друг к другу спиной. И эта пытка длилась двое суток.
Первым сдался всё же он, но, как оказалось, она только этого и ждала, очень ждала. И сразу настало долгожданное, сладкое примирение.
Позже он пытался ей объяснить, что все эти меры, наказания, выволочки и прочие диктаторские замашки — вовсе не удовольствия ради. В самом деле, садист он, что ли? Нет же! Просто таков механизм управления. Шутка ли — три тысячи человек, десятки цехов, разбросанных по всей области и, что важно, немало опасных объектов. Тут без строгой дисциплины ну просто никак. Вот и приходится гайки закручивать, иначе что? На шею сядут и ничего делать не будут. И это в лучшем случае.
Но Полина, очевидно, в его объяснения особо не вникала. Потому что и после Лизы просила то за одного, то за другого.
Он злился, негодовал, но шёл на поводу. Да потому что… ну как ей отказать?
Оттого и вздохнул свободно, когда она согласилась уволиться.
Только вот как-то неинтересно стало на работе без неё. Постоянно и сильно тянуло домой.
Первое время он буквально шалел от восторга — вместо тишины пустой квартиры его ждала Полина, ждала Сашка, обе — с улыбками, с радостью в глазах. А ещё всякие аппетитные запахи плыли из кухни. Да и спустя несколько месяцев радовался такому незамысловатому домашнему счастью ничуть не меньше, просто спокойнее.
Вторая крупная ссора случилась из-за матери. Та тоже взяла в моду воздействовать на него через жену. Вот откуда они все этого понабрались?
Но в конце концов он психанул: «Не лезь в мои отношения с матерью».
Полина тогда отшатнулась, и хотя он тут же, почти сию секунду стал просить прощения за грубость, целый день не могла отойти.
Потом объяснила, что не грубость её покоробила, а… в общем, такую забористую речь задвинула, что Ремир опешил — столько диких выводов из одной неосторожной фразы, брошенной в сердцах: мол, указал ей на место, закрывается от неё, нет полной близости, нет единения и чего-то там ещё, по-настоящему так и не впустил в свою жизнь…