Моя маленькая Британия
Шрифт:
Но даже эти, превышающие обычные человеческие, возможности подошли к пределу, когда слепому министру пришлось изучать трехсотчасовой доклад по евровалюте. Бланкетт справился и с этой задачей.
Бывший сотрудник Бланкетта вспоминает, что если случались небольшие паузы в рабочем расписании, его шеф никогда не расслаблялся, он заполнял паузы, слушая записи глав из книг. Его мозг постоянно требовал новой информации.
Не имея возможности видеть собеседника, Дэвид Бланкетт научился чувствовать настроения и скрытые мотивы. И по изменениям голоса догадываться, что ему лгут. Он мог увидеть внутреннее напряжение, даже если человек хранил молчание. Люди говорили, что его проницательность внушала им суеверный страх.
Он пользовался своим даром и на заседаниях кабинета министров, чтобы оценить вовлеченность коллег в дискуссию, и прислушивался к таким маловажным звукам, как покашливание, раскачивание на стуле, шуршание бумагами.
Его собственные настроения и мотивы всегда были на виду. Незнакомый с беззвучными сигналами несогласия, он выражал свое собственное громкими вздохами. А желая привлечь внимание премьер-министра, так активно размахивал рукой, что Тони Блэр научился предупреждать его: «Дэвид, ты будешь следующим».
Собаки-поводыри, помогавшие Бланкетту, сами стали знаменитостями. Руби, потом Тедди, Оффа, Люси и Сади были завсегдатаями парламентских заседаний. В палате общин они обычно дремали у ног Бланкетта, но порой случались забавные моменты. Лабрадоршу Люси как-то стошнило во время выступления одного из политических недругов Бланкетта. А другая собака по неопытности привела своего хозяина к скамьям консерваторов, с которыми партия Бланкетта давно соперничает.
Как у всех слепцов, у него чувствительные пальцы, феноменальный слух и обостренное обоняние. В гостях у принца Чарльза, гуляя летним вечером по саду имения Хайгроув, он не мог не оценить аромат разнообразных цветов и сказал принцу, что вокруг преобладает лаванда «Нет, — ответил Чарльз, — это пахнет мой лавандовый лосьон после бритья».
Ужиная в ресторане с журналистами, он услышал, что люди за отдаленным столиком говорят о нем гадости и называют фашистом. Попросив журналистов не писать о том, что сейчас произойдет, он прошел через ресторан к столику, за которым его обсуждали, и сказал, что слышал весь разговор, и что как свободные люди, они имеют право критиковать его работу, но он не давал им повода переходить на личные оскорбления. Очевидцы говорили, что лица критиков стали густо-красными.
На самом деле, на посту министра внутренних дел Бланкетт давал немало поводов для недовольства. Многим показались антидемократическими новые законы в отношении иммигрантов, особенно нелегальных, а также предложения министра принять жесткие меры по предупреждению террористических актов и ввести обязательные удостоверения личности. Его обвиняли, что он хочет пожертвовать свободой отдельной личности ради безопасности общества.
Нов отставку ему пришлось уйти не из-за своей жесткой линии, а из-за большой любви.
Он никогда не был особенно счастлив с женщинами. Первый юношеский роман закончился неудачно — девушка бросила его, и Дэвид впал в депрессию. Затем, по обыкновению взяв инициативу в собственные руки, он нашел подружку по переписке, Марию, и пара регулярно обменивалась письмами, хотя он не спешил сообщать, что слеп. Когда летом 1968 года Бланкетт приехал к ней на Мальту в гости, семья Марии пришла в ужас — вместо молодого подающего надежды клерка к ним явился полунищий слепец с невнятными перспективами.
Вернувшись домой, он заперся в четырех стенах и довел себя до разновидности агорафобии — каждый раз при выходе на улицу ему казалось, что его разглядывают и обсуждают. Но, снова решив побороть проблему и найти друзей, он стал посещать молодежный клуб при методистской церкви.
На одном из вечеров Дэвид долго набирался смелости, чтобы пригласить девушку на танец. «Нет уж, спасибо большое», — ответил мужчина, к которому он обратился по ошибке. После этого Бланкетту показалось, что вся его жизнь будет чередой разнообразных унижений.
Встреча с Руфь изменила многое. Он обрадовался, что девушка восприняла его всерьез, и в 1970 году женился на ней, несмотря на мрачные предсказания своей матери. Они прожили двадцать лет в «браке без любви», по его словам. Воспитали троих сыновей и расстались друзьями. Сразу после отставки бывшего мужа Руфь отклонила предложение одной воскресной газеты — за 50 тысяч фунтов поделиться подробностями их семейной жизни.
Бланкетт преуспел на многих поприщах, но, похоже, ему было не суждено познать нормальную семейную жизнь, ту, которой жили его родители, и из которой его вырвали четырехлетним ребенком.
Красавица с темными блестящими волосами, американка Кимберли Куинн при знакомстве шутливо терзала его, уверяя, что она — высокая блондинка, и невинно спрашивая, интересно, каково это — спать с незрячим мужчиной. А он подумал, что вот к нему и пришла любовь его жизни.
Трехлетняя секретная связь (Кимберли была замужем) привела к рождению мальчика, его сына, как Бланкетт узнал после проверки ДНК, затем — к новой беременности Кимберли Куинн и полному разрыву отношений, по требованию американки. Она испугалась серьезности намерений своего любовника и глубины его чувств.
Чего эта образованная светская женщина не ожидала — так это того, что Бланкетт в борьбе за признание своего отцовства не побоится выйти на публику. После взаимного обмена предварительными ударами Куинн вынесла на суд общественности факт злоупотребления Бланкеттом служебным положением. Он действительно ускорил подготовку визы для филиппинской няни их сына.
То, что не простили бы другому современному деятелю, долго осмысливали в отношении Бланкетта, настолько он непохож на других. Но ситуацию усугубили цитаты из его новой биографической книги, где он ядовито отзывался о своих сотоварищах по кабинету министров. Одних он назвал мягкотелыми, других — некомпетентными, третьих — неспособными к переменам. Он сказал правду, но люди, которые могли бы встать на его защиту, обиженно отвернулись от него.
Бланкетта преследовали толпы журналистов, пугая даже привычную ко многому собаку-поводыря, ни один выпуск новостей не обходился без упоминания филиппинской няни. В утро своей отставки Дэвид Бланкетт не скрывал потрясения. То, что казалось самой большой радостью и началом будущего счастья, разрушило его карьеру.
«Я надеюсь, что повзрослев, маленький мальчик поймет — отец заботился о нем настолько, что пожертвовал карьерой», — сдерживая слезы, подведет он итог.
Бланкетта можно назвать мужчиной, который слишком сильно любил. Но некоторые далекие от романтики обозреватели увидели в нем нечувствительного к другим эгоиста, пожелавшего разрушить чужую семью. Кимберли вызывала сочувствие — находящаяся буквально на сносях женщина была измучена скандалом. Их общему сыну точно не избежать в будущем душевной травмы. Получилось, что напор и беспощадная откровенность, приносившие успех Бланкетту-политику, не помогли ему в решении личных проблем.