Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910–1918
Шрифт:
Теперь российское правительство направляло все усилия на то, чтобы локализовать войну и не дать Австрии оккупировать Санжак, ибо нарушение ею нейтралитета неизбежно повлекло бы вмешательство России. Было заявлено о ее желании придерживаться принципа территориального status quo, а Вене были даны самые твердые обещания, что Россия не будет вмешиваться, если Австрия воздержится от того же. Австрия, со своей стороны, обязалась ограничиться концентрацией войск у сербской границы, так что какое-то время оба правительства действовали более-менее согласованно. Однако подобная политика продлилась недолго. В конце октября, будучи на охоте в Спале [62] вместе с великим князем Николаем и другими генералами, император послал за Сазоновым и заявил, что желает оказывать Балканским странам посильную помощь, если только это не грозит России серьезными неприятностями. Эта аудиенция ознаменовала собой серьезные перемены в настроении российского правительства. Поначалу оно опасалось болгарской экспансии на восток и настаивало на том, чтобы будущая турецко-болгарская граница была проведена к северу от Адрианополя. Оно даже обратилось к британскому правительству с просьбой о посредничестве и представило программу реформ, которые предполагалось осуществить в европейской части Турции. Но прежде чем какое-либо из этих предложений было реализовано, произошла битва при Люли-Бургасе, и победившие в ней балканские
62
Спала – царское имение на территории современной Польши, в Лодзинском воеводстве. Теперь там национальный парк и орнитологический заповедник.
Россия взяла на себя борьбу за выполнение далеко идущих требований государств Балканского полуострова, и в начале ноября господин Сазонов следующим образом сформулировал свои взгляды на предполагаемые изменения территориального status quo:
«Турция сохраняет за собой Константинополь с территориями, ограниченными линией Энез—Мидье, а остальные ее европейские колонии Балканские государства по праву победителей поделят между собой. Сербия, согласно Сербско-Болгарскому договору 1912 года, получает Ускюб и полоску территории до Охридского озера, а также закрепляет за собой Сан-Джованни-ди-Медуа и коридор, обеспечивающий ей прямой доступ к этому порту; Албания становится автономной областью; Черногория получает Санжак; Румыния вознаграждается за свой нейтралитет расширением ее границы со стороны Добруджи; Салоники становятся свободным портом, а гора Афон приобретает статус нейтрального, исключительно монашеского поселения».
Выстраивая эту программу, Сазонов надеялся, что Болгария согласится пойти на небольшие территориальные уступки Румынии, а Австрия, недовольная тем, что Сербия получает порт на Адриатическом море, удовлетворится гарантиями экономического доступа к Эгейскому морю. Оба этих предположения оказались ложными, а второй вопрос, к несчастью, вырос до таких размеров, что в какой-то момент угрожал миру в Европе. Более того, российское правительство безоговорочно поддержало требования Сербии, ошибочно полагая, что, даже если Австрия будет сопротивляться такому решению, Германия как раз настроена миролюбиво и не станет поддерживать своего союзника, чтобы не вызвать международных осложнений. Отношения Германии с Россией во всех официальных проявлениях выглядели как традиционно дружеские, и, несмотря на роль, которую Германия сыграла в боснийском кризисе, император Николай II, как он сам говорил мне, не испытывал к ней недоверия. Уверенность в миролюбивых намерениях Германии еще больше укрепилась после встречи двух императоров на Балтике, когда немецкий канцлер произвел такое благоприятное впечатление как на императора, так и на Сазонова, что заверениям господина Бетман-Хольвега в том, что Германия не поддержит наступательной политики Австрии на Балканах, было предано слишком широкое толкование.
Поэтому российское правительство было неприятно удивлено, когда германский посол осведомился, не считает ли Россия сербский вопрос Kraftprobe (пробой сил). Его тон не оставлял никаких сомнений, что предпримет Германия в случае войны между Россией и Австрией. В ответ Сазонов напомнил графу Пурталесу, что такие пробы сил уже были в 1909-м и 1911 годах и что, если Германия намерена действовать по отношению к России в духе своей агадирской [63] политики, последствия могут быть очень серьезными. Российское правительство не хотело, однако, заходить слишком далеко, поскольку оно понимало, что, если Австрия попытается вытеснить Сербию из какого-нибудь занятого ею порта, России придется вмешаться. Поэтому Россия посоветовала Белграду умерить свои требования и сообщила германскому послу, что хотя необходимость освободить Сербию от ее зависимого положения назрела, но вопрос о том, как это осуществить, должен быть оставлен на рассмотрение держав. Благодаря вмешательству сэра Эдварда Грея в конце концов удалось достичь соглашения, что в Лондоне состоится конференция послов, на которой будут обсуждаться вопросы о доступе Сербии к морю, об Албании, островах Эгейского моря и горе Афон, а вопросы об условиях мира будут оставлены до окончания войны.
63
1909-й и 1911 гг. – имеются в виду марокканские кризисы. В 1911 г. произошел так называемый Агадирский инцидент. После захвата Францией марокканского города Фес германская подводная лодка «Пантера» и легкий крейсер «Берлин» вошли в порт Агадир. Германский консул заявил, что это необходимо для защиты интересов Германии в Марокко в связи с угрозой захвата этой страны Францией. Россия послала Германии ноту с уведомлением, что в марокканском кризисе Россия будет поддерживать Францию. В результате переговоров Германия получила часть территории французского Конго – в качестве компенсации за отказ от Марокко.
До начала этой конференции, состоявшейся в конце 1912 года, российская политика стремилась к поддержанию мира в Европе, поскольку ее жизненные интересы требовали мирных решений. С другой стороны, необходимо признать, что ее правительство не единожды ставило дело мира под удар просто потому, что не могло вовремя разобраться в ситуации. Ни Россия, ни Австрия не ожидали побед Сербии, на которых она основывала бы свои притязания на доступ к морю, и, только поняв, что настаивать на этих требованиях – значит быть готовыми воевать не только с Австрией, но и с Германией, Россия от них отказалась. Эти постоянные смены курса отражали взгляды, которым в данный момент отдавал предпочтение император. Его величество колебался между желанием оказать поддержку Балканским государствам и стремлением избежать международных осложнений. Сазонову приходилось постоянно менять тон своих высказываний в соответствии с тем, какое из противоречивых стремлений брало в данный момент верх в душе императора. Присутствие великого князя Николая и других генералов на императорской охоте в Спале в конце октября привело к тому, что политика императора, легко поддававшегося влиянию своего непосредственного окружения, приобрела шовинистический оттенок, а вернувшись в начале декабря в Царское Село, он снова оказался доступен для убеждений Сазонова и Коковцова, не желавших войны. Благодаря их вмешательству частичная мобилизация, к которой так стремилось военное ведомство, так и не была проведена, хотя из-за того, что Австрия сконцентрировала у границы с Сербией большое количество войск, а также послала большое подкрепление в Галицию, Россия была вынуждена оставить под ружьем 350 тысяч солдат, выслуживших свои сроки. Но чем бы ни был вызван миролюбивый поворот в политике – советами ли министров или боязнью возобновления революционного движения в случае серьезных поражений российской армии, – он пришелся как нельзя кстати. В стране набирали все большую силу антиавстрийские настроения, и многие слои общества уже готовы были одобрить объявление войны.
К счастью, в этой критической ситуации император Австрии послал императору Николаю II через князя Готфрида Гогенлоэ, бывшего военного атташе в Санкт-Петербурге и persona grata при русском дворе, собственноручное письмо. Этот шаг был в русских официальных кругах расценен как geste pasifique (жест примирения – фр.). Целью визита князя было не столько обсуждение каких-либо нерешенных вопросов, сколько устранение недоразумений в отношениях между двумя правительствами. Это ему в определенной степени удалось, и ответ императора Николая императору Австрии был сформулирован в очень дружественных выражениях. В нем подчеркивалось, что Россия пошла на уступки, согласившись на создание автономной Албании, и в заключение выражалась надежда на достижение, путем взаимных уступок, приемлемого для обоих государств соглашения. Следующим шагом австрийского правительства стало предложение, чтобы Россия распустила своих резервистов, а в ответ количество австрийских войск на галицийской границе будет сокращено так, чтобы оно не превышало обычной численности российских частей в мирное время.
Поскольку из политических соображений Австрия не хотела уменьшать количество войск на границе с Сербией, российское правительство выставило условие, чтобы коммюнике, объявляющее о роспуске российских резервистов, содержало заявление, что Австрия не строит никаких агрессивных планов в отношении Сербии. После недели бесплодных переговоров австрийский посол, под свою ответственность, дал согласие на публикацию в газете «Россия» официального сообщения такого содержания, но по непонятному недосмотру он не поставил австрийское правительство в известность о своем шаге. В результате появившееся в «России» сообщение было опровергнуто Венским телеграфным агентством. После того граф Турн телеграфировал в Вену, объясняя, что произошло недоразумение, а так как господин Сазонов не хотел портить ему карьеру, российская пресса обошла этот инцидент молчанием. Граф Бертольд поблагодарил господина Сазонова за проявленную сдержанность и в то же время опубликовал официальное сообщение, в котором вся ответственность за различные высказывания по данному вопросу возлагалась на венскую прессу. Тем не менее граф Турн был вскоре после этого отозван.
Тем временем Адрианополь пал, и 16 апреля в Чаталдже было заключено предварительное перемирие. Однако российское правительство так опасалось болгарского наступления на Константинополь, что отозвало свое предложение о посылке международной эскадры к Дарданеллам только после того, как Болгария дала гарантии, что не будет форсировать линию Чаталджи. Мирные переговоры были возобновлены, и 30 мая был подписан Лондонский договор.
Два других вопроса, в которых Россия была непосредственно заинтересована – проведение границ будущего Албанского государства и претензии Румынии на исправление ее границ со стороны Добруджи, – в это время проходили через весьма острые стадии, не раз грозившие вовлечь ее в войну. Соглашаясь на создание автономной Албании, российское правительство рассчитывало, что в ее состав войдут территории, ограниченные линией, идущей от Химары, по берегу Охридского озера, вдоль рек Дрин и Бояна до Адриатического моря. Поэтому когда Австрия неожиданно выдвинула требование, чтобы город Скутари, [64] который по плану России должен был принадлежать Черногории, был включен в состав Албании, переговоры зашли в тупик. Австрия, уверенная в поддержке Германии, твердо стояла на своем. Мы предупредили российское правительство, что не стоит придавать такое значение второстепенному, по сути, вопросу о принадлежности Скутари, поскольку самое большее, что мы сможем тут для них сделать, – это оказать дипломатическую поддержку. Но российское правительство так боялось, что Австрия захочет превратить Скутари в столицу практически независимой Албании, на которую она сможет оказывать преобладающее влияние через ее католическое население, что оно согласно уступить, лишь если в качестве компенсации Сербии будут переданы города Тарабош, Люма, Радомир, Дьяково и Дибра. В ходе последующих переговоров Россия согласилась на то, что первые три города останутся за Албанией, но в вопросе о Дьякове и Дибре она проявила твердость, заявив, что не допустит, чтобы города, где имеются православные религиозные учреждения, были включены в состав мусульманского государства. Благодаря содействию сэра Эдварда Грея удалось убедить Австрию передать Дибру Сербии, но вопрос о принадлежности Дьякова все еще преграждал дорогу к окончательному урегулированию. Ситуация осложнялась настойчивостью, с которой король Черногории продолжал осаду Скутари. Король Николай незадолго до этого вызвал недовольство России письмом, в котором он извещал императора, что, если Скутари будет взят, он не сможет оставить город по приказу его величества, поскольку столько черногорцев уже пожертвовали за него своей жизнью. И хотя до сих пор он выполнял все приказы императора, на этот раз он скорее готов освободить Россию от ее обязательств по отношению к Черногории, чем подчиниться.
64
Скутари – в настоящее время г. Шкодер в Албании.
В своем ответе император указал королю, что тот уже освободил Россию от всех ее обязательств, нарушив соглашение, по которому он обязался не предпринимать никаких военных действий без разрешения России. Россия и ее союзники считают притязания Черногории на Скутари необоснованными, и, если Россия пообещает ему свою поддержку, она окажется в изоляции. Поскольку ситуация становилась все более и более тревожной, российское правительство пригласили присоединиться к другим державам и сделать совместные представления в Белграде и Цетинье с требованием снятия осады Скутари и отводе войск с территорий, предназначенных Албании. Поскольку Россия поставила непременным условием передачу Дьякова Сербии, 21 марта граф Бертольд согласился отказаться от требования о включении этого города в состав Албании с тем, чтобы шаги к скорейшему прекращению военных действий и отводу войск Сербии и Черногории с территорий, предназначенных Албании, были предприняты как можно скорее. К несчастью, из-за нерасторопности российского посланника Белград не был вовремя поставлен в известность, и австрийское правительство предъявило в Цетинье ультиматум, в котором требовалось, чтобы в течение трех дней гражданскому населению было разрешено покинуть город.
Хотя Санкт-Петербург был весьма недоволен подобными действиями Австрии, приказ короля Николая о решающем штурме города вызвал у него такую бурю негодования, что российское правительство уведомило державы, что не будет возражать против посылки объединенной морской эскадры в Антивари, но сама Россия не сможет в ней участвовать. В то же время император послал королю Николаю личную телеграмму, в которой почти в приказном порядке требовал, чтобы тот покорился решению держав. В результате воздействия, оказанного Россией на Белград, 10 апреля сербские войска получили приказ воздержаться от дальнейших активных действий против Скутари, но 23-го числа город сдался черногорцам. Положение было критическим: если бы державы не приняли совместных мер, Австрия могла бы вернуться к односторонним действиям, и подобное поведение с ее стороны грозило втянуть Россию в войну. Чтобы этого избежать, российское правительство обратилось к Франции и Великобритании с просьбой о высадке. Даже если они не произведут ни единого выстрела, им следует определиться с тем, какие принудительные меры возможны в сложившейся ситуации. Однако сделать это им было непросто. К счастью, 4 мая, когда надежд уже почти не осталось, – в какой-то момент я считал, что война неизбежна, – король Николай объявил о намерении сдать Скутари державам. Десять дней спустя город был занят международными военно-морским отрядом.