Моя нечаянная радость
Шрифт:
Они зашли внутрь церкви, и Майя с удивлением отметила, что они здесь только втроем – остальные сопровождающие остались на улице. Это показалось девушке странным, но через пару секунд она об этом забыла.
Икона, к которой они подошли, была не очень большой – где-то сантиметров восемьдесят на шестьдесят, в серебряном окладе. В свете зажженных перед ней лампадки и свечей в подсвечнике отчетливо виднелись две влажные темные дорожки мироточения, тянущиеся из глаз Богородицы, а внизу оклада лежала губки для сбора миро.
Сразу становилось понятно, что икона эта старинная. Очень старая, писанная еще на деревянной поверхности, на «доске», как раньше говорили, но это не самое главное.
Главное,
В рассеянном тусклом свете церкви, в мерцающих бликах горящих перед ней свечей взгляд Богородицы казался совершенно живым!
И Майка вдруг испытала такое странное, почти мистическое чувство, что у нее побежали мурашки по позвоночнику, по всему телу, а на затылке мелкие волоски встали дыбом – девушка совершенно отчетливо видела, что на нее с иконы смотрят живые человеческие глаза! Глаза женщины, все доподлинно знающей про нее и про людей, про мир обычный и неземной, глаза возвышенной, просветленной женщины – страдающей, сочувствующей и в то же время сурово пеняющей за неправедные помыслы и дела.
– Помолимся вместе, – тихо произнес Старец и, взяв за руки Майю и Матвея, подвел поближе к иконе. Отпустил их руки, сложил молитвенно ладони и приказал: – Повторяйте за мной.
И началась молитва…
Не началась – творилась! Какая-то нереально высокая и одухотворенная – тихий, но фантастически сильный по насыщенности, голос Никона поднимался вверх к куполам и звенел чистотой, и что-то невероятное происходило в груди и в душе у Майки – ей казалось, что ее сознание вышло из тела, освободилось от оков условности и устремляется куда-то ввысь, туда, к куполам и выше-выше за летящим голосом Никона, и Богородица смотрит прямо ей в глаза, в сердце, в душу и грустит о ее бедах и прощает, и наставляет, и знает все, что было и что будет с ней…
И горло перехватывало от невероятной силы ощущений, и щемило от красоты и выси сердце, а слезы безостановочно катились из ее глаз…
И вдруг молитва закончилась, и на Майю обрушилась тишина. Майка стояла, не отрываясь, смотрела в глаза Богородицы, и слезы катились и катились по ее щекам…
– Душа чистится, – улыбнулся ей Старец Никон и протянул бумажный платочек: – Ты поплачь, дитя, пусть все пустое выйдет.
Майка говорить не могла, кивнула и, приняв из его рук платочек, утерла слезы с лица и, повернувшись, посмотрела на Батардина. Он вызывал у нее ощущение странной силы: доброй ли, разрушительной ли, непонятно – стоял бледный, сосредоточенный, отстраненный, словно был не здесь, и никаких эмоций на его лице не отражалось, и при этом в нем чувствовалось неимоверное напряжение.
– Вы постойте у иконы, – наставлял Старец. – Свечки поставьте себе за здравие и во славу Матери Божьей, – и протянул каждому из них по две свечи. – А после и поговорим.
Майе казалось, что у нее не осталось больше никаких душевных сил молиться или просить о чем-то – все улетело в ту неведомую высоту под купол. И сильно удивилась, поняв, что поджигая от других и ставя свечки, читает негромко Богородичную молитву, и словно теплеет внутри, отпускает.
Она не смотрела, что там и как делает мужчина рядом, снова глядела в живые глаза Матери Божьей и мысленно рассказывает ей про свои страхи и про то, что последнее время все чаще думает и боится, что у нее вообще никогда не будет семьи и…
– Ну, идем, девица, – прервал внутренний монолог Майи Старец, положив руку ей на плечо, – вон там присядем и поговорим. – И повернулся к Батардину: – А ты помолись пока, расскажи Богородице, не скрывая, все, что болит и мучает, она услышит.
И, держась за плечо Майи, повел ее к лавке у входа в церковь. Сел сам, усадил ее рядом и заговорил, посмотрев на девушку и светло улыбнувшись:
– Знаю я твою напасть, но ты уж сама поведай, что привело тебя в Пустонь к Никону.
– У меня, отче, страх странный, как болезнь, – принялась объяснять Майка почти шепотом от стыда из-за такой глупой проблемы. – Как только подходит дело к свадьбе, я впадаю в страшную панику и начинаются приступы удушья, а в женихе вдруг вижу все самое плохое и уже не могу с ним даже разговаривать, настолько он мне становится неприятен. Один раз из-за свадьбы воспаление легких получила, так представляете, радовалась, что замуж не придется выходить. И так уже три раза произошло. Это только те случаи, которые дошли практически до свадьбы. А сколько раз бывало, что нравится мне человек и как только он начинает говорить о свадьбе, то сразу становится мне неприятен и меня аж подташнивает в его присутствии. – Она вздохнула тягостно и повинилась уж совсем, чувствуя себя последней обманщицей: – Только это все неважно, отец Никон, подумаешь, какая-то странная напасть. Мне стыдно и неудобно, что вы меня выбрали для беседы. Моя проблема такая ерунда по сравнению с тем, с чем к вам люди приехали, какие у них ужасные беды, болезни и горести. Вот им помощь точно нужна, а я, что…
– Кому нужна помощь, тот ее и получит, – перебил ее Старец строго. – Господу оно видней, и не нам с Ним спорить. А кому отмерены страдания, тот их полной мерой и примет. Кому знать, что человек совершил, заслужив болезни страшные, как не Ему. Господь и помыслы целует, но Господь и за помыслы наказует. Страшные мысли так же разрушительны, как и дела. А что касается твоей напасти, так нет в ней ничего больного и удивительного.
– А как же? – растерялась Майка.
– А вот так, – усмехнулся Старец Никон в седые усы. – Душа твоя устремлена к любви истинной, Богом данной, к половинке своей и знает и чувствует точно, что она есть для тебя в жизни. Вот душа и корчится в муках тяжких и страдает, когда не истинный суженый тебя под венец вести собирается, и болеет от этого.
– Так где же того суженого найдешь-то? – пораженно пожаловалась Майка. – Что теперь, так методом научного тыка и искать: если тошнит и задыхаюсь, значит, не он, а если все хорошо и спокойно, то точно попала по адресу и вот он, единственный?
– Но сейчас-то ты замужем, и я что-то не заметил, чтобы ты задыхалась и пыталась сбежать куда? – тихонько посмеялся Никон.
– А-а-а… – обалдела Майка и непроизвольно посмотрела туда, где у иконы стоял Матвей Батардин. – Но это же… – попыталась что-то объяснить она.
– Понимаю, – кивнул Никон. – Хочешь сказать, что это не настоящий брак, а вынужденный, невзаправдошний, только чтобы к Богородице попасть.
– Ну да, – засмущалась Майя, так он это произнес с неким порицанием в голосе, что ли, или ей только показалось.
– Пути Господни неисповедимы, милая, – вздохнул Старец Никон, – но какой бы ваш брак ни был, а ты без страха и болезни замуж вышла и вроде как отвращение к мужу не испытываешь. – И спросил, прищурившись хитро: – Ему хотела помочь?
– Да, батюшка Никон, – кивнула Майка и снова посмотрела на замершую неподвижно у Иконы мужскую фигуру. – Ему очень к вам надо, у него какая-то беда совсем тяжелая, он не говорит, конечно, но это и так видно.
– С бедой этой он справится, – задумчиво произнес Старец и тоже посмотрел на Матвея. – Хуже то, что за ней он другой своей проблемы не видит. Да и счастья тоже. Но он сильный, выправится. – Помолчал, а потом снова перевел взгляд на Майку и улыбнулся ей. – Ничего больше не бойся и не пугайся, и семья у тебя будет, и счастье сложится. Иди, постой еще у Иконы, поговори с ней, а его позови ко мне.