Моя нечаянная радость
Шрифт:
Но стоило только сесть на кровать, как она проснулась.
Сопеть девушка перестала, Матвею так вообще показалось, что и дышать и шевелиться тоже.
«Вот же черт!» – расстроился Батардин.
Он лег на спину, повозился немного, перевернулся на бок и прислушался, как она там. Она не спала, совсем неслышно дышала и замерла почему-то, не двигаясь – с перепугу ото сна, что ли, подумалось ему.
– Я вас разбудил, извините, – разбил повисшую над ними напряженную тишину Матвей.
И снова повернулся, теперь уж на другой бок, и смотрел на ее спину, укрытую одеялом.
– Не совсем вы, – ответила девушка, немного соврав, и тоже повернулась.
Сначала на спину, с облегчением скинув с себя удушающее, как ей казалось, одеяло. Полежала несколько секунд так, помолчала и повернулась на другой бок лицом к мужчине.
– Почти заснула и вдруг привидилась Богородица с Иконы. И так она на меня смотрела, что весь сон улетучился, – тихо-тихо сказала Майя, словно боялась потревожить ночь. – Представляете?
– Представляю, – в тон ей тихим голосом поддержал Матвей.
– А он… – она запнулась на вопросе, но продолжила: – Старец Никон, он вам помог? Вы получили то, за чем приехали?
Батардин молчал и смотрел на нее странным взглядом. В свете неярко горевшей ночной лампы на его тумбочке выражения его лица было почти не разобрать, но ей казалось, что мужчина решает что-то очень важное про себя, и Майя даже подумала, что он не станет ей отвечать, но он все-таки ответил:
– Да, помог. – Матвей немного помолчал и добавил: – Больше чем помог.
И тут он неожиданно придвинулся вперед, протянул руку, обнял Майю за талию, одним сильным движением притянул к себе и навис над ней, облокотившись рукой на кровать и внимательно всматриваясь в ее лицо. А потом медленно наклонился, давая Майке возможность увернуться, оттолкнуть его, остановить… и поцеловал.
И поцелуй это был на жизнь жарче, мощнее того, которым он наградил ее в ЗАГСе! На целую жизнь жарче! В этом мужчине словно полыхал какой-то внутренний очищающий огонь, и Майка принимала это пламя, очищалась вместе с ним и восставала из собственного пепла!
Боже, какой же это был поцелуй! Ма-моч-ки!!
Батардин опустил руку на ее ногу, погладил и, взявшись за подол платья, стал медленно поднимать его в верх по ее телу, а когда дошел до талии, остановился, прервал поцелуй и очень внимательно посмотрел девушке в глаза, снова предоставляя ей возможность остановить все – себя, его, все, что уже клокотало в них двоих.
Но она улыбнулась. Улыбнулась так, как улыбается только женщина, подчиняясь, сдаваясь мужчине и покоряя его одновременно – разрешая и принимая все, что он обещает ей, увлекая за собой…
И он стянул с нее платье, отбросил в сторону и замер, разглядывая открывшуюся его взору девичью грудь.
– Ты великолепная, удивительная, очень красивая, – хрипло восхитился он.
И наклонился, поцеловал ее грудь.
А у Майки сорвало крышу!
Она совершенно потерялась в его поцелуях, нежности, ласках и уже не замечала, не понимала ничего вокруг и ахнула, когда он одним толчком вошел в нее, и полетела…
Они не говорили ничего и не шептались, лишь стонали – целовались, смотрели в глаза друг другу и неслись к финалу. В самом конце она выгнулась дугой и прикусила губу, чтобы не закричать во все горло от невероятного потрясения и оргазма, сотрясавшего все ее тело.
А потом уткнулась в изгиб его шеи, а он прижимал ее к себе сильно и как-то невероятно надежно.
И вдруг совершенно неожиданно и непонятно отчего Майка заплакала.
Всерьез! Заплакала, обливая шею мужчины хлынувшими враз горячими, не подвластными воле слезами.
– Майя! – испугался всерьез Батардин, резко отодвинулся и посмотрел на нее. – Что случилось? Я сделал тебе больно? Неприятно? Напугал?
У него было такое серьезное ужасно встревоженное лицо, что Майка заплакала еще пуще прежнего и попыталась что-то объяснить через слезы.
– Все совсем наоборот! – всхлипывала она.
– Что наоборот? – сатанел Батардин.
– Все! – как дитя малое объясняла она. – Не больно, не неприятно, а совсем наоборот!
– О господи! – выдохнул он и снова сильно прижал ее к себе, баюкая, словно обиженного ребенка, на руках, и спросил, усмехнувшись: – Что ты тогда плачешь, если наоборот?
– Не знаю, – всхлипнула Майка. – Оно само как-то. Это было так… так…
– Великолепно? – предположил мужчина.
– Да, – кивнула она, задев его подбородок, и тягостно вздохнула: – И вообще.
– Очень красноречиво, – усмехнулся еще раз Батардин, – ты все доступно разъяснила.
– Мы вот теперь уже на «ты», – вздохнула еще разок Майка.
– Никуда не денешься, – рассудительно заметил Матвей. – Если пережили оргазм, после которого ты так рыдала от восторга, по-другому нельзя. Только на «ты».
Он снова отодвинулся от нее, чтобы лучше видеть, порассматривал какое-то время, вытер оставшиеся слезы пальцами.
– Странная, удивительная девушка Майя Веснина, – улыбнулся он. – Сплошная весна. Настоящая Весна. И веснушки весенние. – И он медленно, едва касаясь, провел большим пальцем по ее переносице, погладив эти веснушки. – И рыжий оттенок волос.
– Не рыжий, – очень серьезно возразила Мая, – это светло-русые пряди и отсвет.
– Они рыжие, – покачал головой Матвей и сжал губы, сдерживая смех от ее серьезности.
– Ладно, пусть будут рыжие, если тебе так хочется, – махнула она рукой.
– Я же говорю: удивительная девушка. Соглашаешься с мужчиной там, где другая бы спорила до упора, настаивая на своем, – восхитился Матвей.
– Да, иногда я такой бываю, – похвалилась Майя и посмотрела на него. – Слушай, я давно хотела тебя спросить: а ты кто? Ну, по жизни, я имею в виду?
Батардин взглянул на нее удивленно, а потом громко хмыкнул, еще раз хмыкнул, вдруг откинулся на кровать и принялся громко от души хохотать.