Моя нечаянная радость
Шрифт:
– Это хорошие слезы, поплачь, – сказал Никон, – пусть душа почистится и выйдет все злое и ненужное. – Старец погладил Матвея по голове. – Освободил дитя чистое и сам освободился. Теперь и жизнь твоя начинается.
– Какая? – прохрипел севшим горлом Матвей.
– Сильная, новая, интересная, важная, – усмехнулся старец.
И посмотрел прямо ему в глаза. И Матвей пережил еще одно сильнейшее духовное потрясение – словно увидел и почувствовал всю непомерную тяжесть знаний прошлого и будущего, которую несет Старец Никон, и великое прощение человеческой приземленной сущности людей,
Но Никон поднялся с лавки, и Матвей даже головой тряхнул, решив было, что это только привиделось ему и его разбушевавшемуся воображению. Но, подойдя снова к Иконе, с удивлением обнаружил, что не скорбит больше душа и не щемит сердце, не давит привычной тяжестью, а лишь теплая, светлая грусть и радость царит у него внутри.
И понял, что все, что произошло сейчас, было на самом деле.
И он действительно отпустил Дениску туда, в ту самую истинную Любовь.
И поверил в это.
Майка уже давно беззвучно рыдала и размазывала слезы пальцами по щекам, слушая Батардина, и как-то по-детски совсем всхлипнула, когда он замолчал.
– Не плачь, – потребовал он.
– Не могу, – покачала она головой, утирая слезы. – Это так все странно и грустно.
– Почему грустно? – улыбнулся ей сдержанно Матвей.
– Потому что, стоит вернуться в реальность, только отойдя от Старца Никона, и все кажется невозможным и обыденным, в этом мире нет места чудесам и его невероятному видению, – принялась сбивчиво объяснять Майя. – Я помню до сих пор, какое потрясение там испытала, разговаривая с ним. Прямо физически его помню и чувствую. А стоило уехать и мне кажется это каким-то нереальным чудом и моей собственной разыгравшейся фантазией. – И переспросила: – Ты действительно сейчас чувствуешь, что отпустил сына? И действительно не испытываешь больше боли и чувства вины?
– Действительно, – кивнул Батардин. – Теплую, светлую грусть о том, что он побыл со мной так мало, да, чувствую. А вину больше нет.
– Странно, – заметила Майя, – у тебя сделалось такое лицо, когда я спросила о сыне. Я бы не сказала, что ты так спокойно все уже отпустил.
– Это по привычке, скорее. За год я привык болезненно реагировать на любые вопросы о Денисе и упоминания о нем и сразу отгораживаться от людей, их задающих. Пройдет, наверное, – предположил Батардин.
– Очень тебе этого желаю, – от всей души пожелала Майка. – И чтобы чистая тихая грусть, когда думаешь о нем, и никаких обвинений себя и скорби беспредельной, и чтобы перестал по привычке отшатываться и отгораживаться от всех. Вот прямо от чистого сердца желаю. – И добавила, посмотрев ему в глаза: – Ты сможешь, ты очень сильный.
– Спасибо, – сдержанно поблагодарил Матвей и сразу поменял тон на более бодрый: – Ну, а у тебя, какая проблема случилась, что ты с ней к Никону приехала?
– Ой, да у меня ерунда, – махнула рукой, отговариваясь, Майя. – Такая глупость и пустяковина, по сравнению с твоей бедой и тех людей, которые там были, что и говорить совестно, – и еще раз отмахнулась ладошкой.
– Но Старец Никон тебе помог?
– Помог, и меня это сильно удивляет, – призналась она, – в том смысле, что и на самом деле все это смешно, что меня тревожило.
– И что? – скорее поддерживал беседу, чем настаивал Батардин.
– А… – она снова махнула рукой, – потом как-нибудь расскажу, – и вытерев напоследок мокрую щеку, вдруг засобиралась. – Пойду лучше умоюсь и приведу себя в порядок, а то мокроту тут развела, весь стол слезами залила.
Она поднялась с места, засуетилась, доставая свою сумку с верхней полки, из нее дорожный несессер с умывальными принадлежностями и полотенце, и выскочила из купе. Матвей даже подивился: чего это она? Или так сильно испереживалась, сочувствуя ему?
Он посмотрел в окно и только сейчас по-настоящему увидел пейзаж за стеклом и сообразил, что поезд уже двигается по пригороду. Посмотрел на часы – и точно, они уже подъезжали. Еще минут сорок, и приедут.
Ну, надо же, как время пролетело!
Вот как Майя его разговорила! И рассказывал же с удовольствием – легко и спокойно, и даже кое-чего лишнего наговорил и пооткровенничал где-то слишком. Ну, Майя Львовна, заворожила прямо!
И, быстренько припомнив, что он там наболтал, Батардин несколько стушевался, недовольно скривившись: ой зря. С ней, по совершенно непонятной причине, он чувствовал себя спокойно и легко и даже как-то радостно. Ему приятно было беседовать с девушкой, не говоря уж про невероятную, потрясающую близость, что случилась у них, но…
Но! Вообще-то она совершенно незнакомый ему человек и, по сути, посторонний в его жизни, а он тут о своих достоинствах и геройствах распинался, о семье, о сыне и даже об откровениях душевных, которые и вовсе-то держат только при себе, поскольку это абсолютно интимное дело твоей души!
Ну, вот как так – разозлился вдруг Батардин. Он ее даже не знает!
И, находясь в неком таком раздрае непонятном, Матвей достал из рюкзака блокнот с шариковой ручкой и четким почерком написал на нем свои данные.
– Скоро закроют туалеты, мы уже подъезжаем, – влетела в купе и бодро сообщила Майка. – Если тебе надо, поторопись!
– Да, надо, – поднялся он со своего места и протянул ей листок: – Вот, я тут написал, чтобы не забыть в суете, когда приедем. Это мой домашний адрес и индекс, моя электронная почта и номер сотового. Ну, чтобы ты сообщила и нашла меня, когда соберешься разводиться.
– Да, спасибо, – перестав улыбаться, как-то растерянно пролепетала она и взяла протянутый листок.
Прихватив свои умывальные принадлежности, Матвей вышел из купе. А Майка села за столик и, глядя на листочек, что держала в пальцах, чувствовала сильную, какую-то почти детскую обиду и недоумение.
Это было совсем неправильно! И честно обидно! Слишком резкий переход!
Всю эту поездку на поезде – да что там на поезде! – со вчерашней ночи Майя совершенно забыла, что практически не знает этого мужчину, что он посторонний, незнакомый ей человек, с которым волею случая и обстоятельств они попали в странную ситуацию и не более того. Что у каждого из них своя жизнь и свои дела-проблемы, и свело их лишь на короткое время одной целью.
Она как-то совершенно об этом забыла! Напрочь!