Моя нечаянная радость
Шрифт:
Он посмотрел на Глафиру Андреевну, задумчиво сдвинувшую брови, и спросил:
– Вы что-то про это знаете, баба Глаш?
– Говорили в семье, что икону эту ценную вручили предку нашему по отцовской линии за какой-то подвиг беспримерный, от которого он покалечился. Ничего больше не упомню. Я маленькая была совсем, когда деда арестовали, мало что знаю.
Матвей позвонил отцу, вызвав из «Родового гнезда», как они в шутку называли свой новый дом, в «Малый дом», как теперь именовалась хата бабы Глаши. Побросав все, Батардины прибежали всем составом.
Рассматривали, выспрашивали у бабы Глаши обо всем, что она помнит, восхищались, возбужденно обсуждали.
– А ведь она тебе, Матвеюшка, на голову свалилась! – прервала этот балаган Глафира Андреевна.
– Ну, да! – в пылу обсуждения не поняв сразу, что она имеет в виду, подтвердил Матвей. – Шишка уже вылезла знатная.
– А тебе что велено Старцем Никоном? – продолжая улыбаться, напомнила старушка.
Над столом повисла тишина, родня ошарашенно уставилась на Матвея.
– Так ведь это ваша семейная реликвия… – начал было он, но баба Глаша прервала.
– Раз Старцем велено привезти, так тому и быть, ему куда виднее, что и кому предназначено, – безапелляционно заявила старушка. – Пусть икона людям послужит. Николаюшка этот, говорили дома, силой обладает, Чудотворной. Вот пусть святые люди ею и распорядятся, – и прихлопнула решение по столу ладошкой. – Повезешь и Старцу отдашь!
За пару недель до паломнических дней, первого июля, Батардин позвонил Майке уточнить, приедет она или нет. Не удержался, да особо и не старался отговаривать себя.
– Скорее всего да, – ответила она на его вопрос. – Если ничего непредвиденного не случится. А ты поедешь?
– Обязательно, – уверил Батардин.
– Значит, что? – ему показалось, что каким-то напряженным тоном спросила Майя. – Там увидимся?
– Если приедешь, то непременно, – усмехнулся он.
– Я постараюсь, – снова не дала твердого обещания Майя.
До отъезда оставалось несколько дней, когда на Батардина вдруг свалилась – вот как ниоткуда – уйма всяческих дел, которые всенепременно надо было решить. Ну, первое и самое главное – это Икона. Не все так просто с культовыми реликвиями в нашей стране, если кто не в курсе. Для начала, чтобы ее куда-то везти и уж тем паче кому-то передавать или дарить, требовались документы. Провели несколько научных экспертиз ее подлинности, датировку и оценку стоимости.
Офигеть, что дали эти экспертизы!
Икону датировали шестнадцатым веком, возможно, писал ее один великий иконописец, и даже ее историю узнали – оказалось известная то Икона. И здесь во многом помог тот старинный документ – его подлинность тоже установили, благодаря чему Глафиру Андреевну признали официальной владелицей реликвии. Может, и забрали бы, так как есть несколько статей закона о народном историческом достоянии и так далее. Но баба Глаша заявила о своем желании передать реликвию в дар монастырю Николая Чудотворца. Оформили акт безвозмездного дарения по всем правилам.
Матвей носился по всем этим экспертизам, музеям, научным институтам, юристам и нотариусам, и постоянно думал – неужели Никон знал о ценности этого раритета? С самого начала знал? А что тогда он знал про них с Майей?
И было ли это «что-то» про них вообще? Или на самом деле просто понадобилась справка о браке, как формальность? Вопро-о-ос…
Когда до отъезда оставалось всего несколько дней, пункт второй наказа Старца оказался под угрозой исполнения! Когда Матвей рассказал о своей поездке в Пустонь Кириллу, тот сразу заявил, что поедет на следующий год без вопросов – сказано приехать с лучшим другом, значит, приедут. А Кирилл и есть тот самый лучший.
Но буквально за пять дней до отъезда Кирюха, когда проходил по своему предприятию, умудрился на ровном месте сильно подвернуть ногу. Ну, как так?!
Отец предложил:
– Давай я с тобой поеду.
– Никон сказал: друга, надо друга, – покачал головой Матвей и подбодрил отца: – Да ладно, батя, что у меня, друзей мало? Весь Крайний Север.
– Все работают и при деле, – напомнил Петр Федорович, – и за четыре дня все бросить и укатить куда-то вряд ли кто сможет.
– Прорвемся, – не терял оптимизма Матвей. – Если что, вон дядю Диму возьму. – И спросил: – Отпустишь?
– Отпустить-то отпущу, да только он тоже тебе больше отец, чем друг, – напомнил батя.
А ночью раздался настойчивый звонок в дверь. Батардин, недоумевая, кто это может быть в полчетвертого утра, почесываясь и позевывая со сна, открыл, забыв поинтересоваться, кого там принесло, и увидел Андрюху Кремнева.
– На постой примешь? – усмехнулся его виду Кремнев.
– А то! – обрадовался другу Матвей.
Обнялись, похлопали по спинам, посмотрели друг на друга друга с довольными улыбками, еще раз обнялись и решили посидеть в кухне, чайку попить и перекусить под беседу.
Выяснилось, что привел Андрюха борт с грузом в Архангельск, а его обратно техники не выпустили – что-то там обнаружили в двигателе и объявили, что ремонт дня на три, а то и больше. Обнаружилось это все ночью, а у него, как назло, села батарея в сотовом, вот он и решил нагрянуть к Матвею на везуху, так сказать.
Проговорили долго, по литру чая выпив, наверное. Кремнев осторожно спросил, как Матвей справился с горем своим, и Батардин принялся рассказывать про Пустонь и тут его осенило:
– Андрюха! Вот ты-то со мной и поедешь! – и принялся быстро объяснять суть дела.
– А борт как же здесь брошу? – явно загоревшись идеей, засомневался Кремнев.
– Да ладно, – отмел проблему Матвей. – Батя с Альбертычем твоим договорятся, и кто-нибудь из наших пилотов перегонит.
– Так поехали, я только за! – порадовался Андрей.
За день до отъезда, только к вечеру уладив все остальные дела, Батардин, изрядно измотанный, возвращался домой. Стоя на светофоре, гонял в голове мысли о том, что надо взять с собой, а что можно купить и там, повернул голову и мимолетно посмотрел на ювелирный магазин, расположившийся на первом этаже жилого дома. И что-то щелкнуло у него в сознании, как яркий свет ослепив на мгновение странной идеей.