Моя опасная леди
Шрифт:
— Не буду, не бойся, — взгляд девушки на мгновение вспыхнул презрением и погас. — Я здесь совсем не для этого, да и не ожидала тебя увидеть, если честно.
До меня начало доходить, что эти двое когда-то были знакомы и расстались отнюдь не друзьями. Ой как плохо! Не хватало, чтобы из-за старых недоразумений моя договоренность с Катей пошла насмарку. Надо срочно что-то делать.
— Катя, — как можно более спокойным тоном заговорила я, — ты не хочешь кофе?
— Хочу, — согласилась она, вставая. — Пойдем. Здесь поблизости есть какое-нибудь место, где можно выпить настоящий кофе, а не растворимую бурду?
— Можно. В
— Одевайся, я тебя подожду на лестнице, — сказала Катя, ухватив под мышку свою куртку и проходя мимо Павлика, застывшего соляным столбом.
— Что это было? — поинтересовалась Галина Сергеевна. — Павел, ты не хочешь нам объяснить?
— Не сейчас, — буркнул парень, выскакивая из кабинета.
— Не нравится мне все это, — протянула Галина Сергеевна. — Похоже, Ирина, ничего не выйдет из твоей затеи.
— Это мы еще посмотрим, — заявила я, влезая в пальто. — Она уже согласилась, а отказа я не приму.
— Ну-ну.
Лера не сказала ни слова, она молчала, нервно кусая губы и глядя в пространство ничего не видящими глазами. Но мне сейчас было не до переживаний нашей помощницы, мне нужно было выяснить судьбу своей передачи. Со всеми остальными разберусь после.
Я поспешно вышла из кабинета и быстро направилась к лестнице. Не успела я повернуть за угол, как услышала голоса Павлика и Кати.
— Ты должна меня понять! — горячо убеждал свою собеседницу оператор. — Ты ведь еще тогда говорила, что все понимаешь!
— Павел, тебе лучше уйти. Не нужно ворошить прошлое. Я сама зря сегодня сорвалась. Просто Ирина меня зацепила свободой выбора…
— Катя, ну нельзя же быть такой злопамятной!
— А таким бесчувственным, как ты, можно быть, скажи, можно?
— Я ведь тоже переживал…
— Переживал он, — хмыкнула девушка. — Сколько раз еще ты переживал подобным образом за эти шесть лет? Два, три раза? Или больше?
— Только с тобой…
— Благодарю за честь! Уходи, Павел, уходи! Обещаю тебе, что буду вести себя при наших следующих встречах как ни в чем не бывало. А сейчас уходи.
Мимо меня пробежал, чуть не сбив с ног, красный и злой оператор. Его путь вел отнюдь не в наш кабинет, к любимому креслу. Я перевела дух, постаралась сделать непроницаемое лицо и подошла к Кате. Она опять курила, безучастно глядя в окно.
— Ну что, идем пить кофе?
Девушка только молча кивнула и выбросила сигарету в кофейную банку, заменявшую нашим телецентровским курильщикам пепельницу. Видимо, это судьба всех кофейных банок, попавших в организацию, а не в квартиру.
Катя молчала всю дорогу и даже заказывать кофе в кафе предоставила мне. И чем дальше, тем меньше мне нравилось ее молчание. Наконец я не выдержала и заговорила:
— Катя, конечно, это не мое дело…
— Не твое, — кивнула она, соизволив поднять глаза от чашки, — но я все-таки расскажу тебе то, чего никогда никому не рассказывала. Заодно ты все обо мне узнаешь и решишь, нужна тебе такая героиня передачи или нет.
— Знаешь, — я участливо положила ладонь на ее руку, — ты мне симпатична, поэтому я в любом случае не откажусь от своей идеи сделать тебя героиней.
— Не спеши, сначала выслушай…
И вот что мне рассказала Катя… Восемь
Катюша огорчилась, но не очень, так как готова была ехать за Павлом хоть на край света. Однако любимый ее порыв не воспринял с ожидаемой радостью, напротив, стал убеждать ее никуда не ездить. Катя слегка оторопела, но расценила все это исключительно как заботу о собственном благе, так как в Тарасове педагог уверил ее в поступлении и получении места в общежитии, а Москва сулила массу проблем. Катюша легко рассмеялась — она тогда очень часто смеялась — и закрыла любимому рот ладошкой, чтобы поведать о своей беременности. И тут ее постигло самое горькое в жизни разочарование.
Павлик не выказал никакой радости, самым подходящим эпитетом для описания его тогдашних эмоций был гневный испуг. Сначала он выразил сомнение в состоянии девушки, долго молчал, а потом принялся уговаривать ее избавиться от ребенка. Катя была в шоке. Проведя всю жизнь в детдоме, она даже помыслить себе не могла, что решится избавиться от ребенка. Но Павел был неумолим, вернее, он умолял, требовал, грозил, словом, прилагал все усилия, чтобы Катя согласилась с его решением.
Павлик не может, не хочет и не желает обременять себя семьей в столь юном возрасте, когда перед ним открывается такая замечательная перспектива. Он не может, не хочет и не желает, чтобы Катя испортила жизнь ему и себе этим самым ребенком. Его не поймут родители, его не поймут друзья, его жизнь будет непоправимо загублена.
Девушка еще пыталась образумить Павла, говоря о силе своих чувств, утверждая, что любовь способна преодолеть все преграды, пока парень не произнес самые страшные слова, которые потом будут мучить ее всю жизнь:
— Да какая там любовь! Если бы я не поверил приятелям, что детдомовки ушлые девицы, огни и воды прошедшие, и с ними можно не бояться последствий, то сроду бы с тобой не связался!
Катя потеряла дар речи. Павлик осекся, поняв, что сказал лишнее, принялся ее утешать, клясться, что никогда не забудет, что будет писать и приезжать на каникулы к ней в Тарасов, и упорно продолжал настаивать на том, чтобы она избавилась от ребенка. Девушка только молча кивала с застывшим лицом, потом встала и пошла к двери.