Моя опасная леди
Шрифт:
— Тоже неплохо, — согласилась Галина Сергеевна. — Исполняй. Повелеваю: немедленно помирись с Лерой, так как сил моих больше нет смотреть на ее кислую физиономию.
При этих словах Лера гордо вскинула подбородок и поджала губы, всем своим видом показывая, что в Павликовых извинениях не нуждается. Однако тот явно обрадовался возможности одним махом уладить два дела: помириться с Лерой, как было приказано, и дешево расплатиться за ночлег.
— Лерочка! — театрально взвыл оператор, вывернувшись назад, как только смог, и молитвенно сложив руки. — Прости недостойного, посмевшего вызвать на твоем лилейном челе морщинку и лишившего окружающих твоей лучезарной улыбки. Не заставляй меня горестно биться головой о стену и пугать своими стенаниями наших коллег!
— Интересно было бы на это посмотреть, — ехидно процедила Лера — это были ее последние капли обиды, перед тем чтобы оттаять окончательно. — Ладно, считай уж, что ты прощен.
— Все, господа, — подвела я черту ко всеобщей радости, так как мы уже подъезжали к телецентру. — Прекращаем этот показательный балаган и разбегаемся по своим делам. Павлик и Костя — за батареей, а дамы за мной в кабинет.
— Ирина, а вы ничего не забыли? — окликнула меня вышедшая из машины Лера.
— А что я могла забыть? — Я замерла на полдороге.
— К Косте приехал армейский друг, — со значением протянула наша помощница, упирая на слово «армейский».
— А я здесь при чем? — До меня все еще не доходило.
— О господи! — закатила глаза Галина Сергеевна. — И это я должна напоминать тебе о твоей затее! Ирина, напряги извилины: армейский друг, который подруга, ну?
— О, извините, — смутилась я. — Это пироги Людмилы Ивановны так плохо повлияли на мои умственные способности.
— Ты еще скажи, что любой творческий человек должен быть злым и голодным, а не только поэты, — съехидничала наш главный режиссер.
— Нет, наверное, только телеведущие, вроде меня, — я буркнула последнюю отговорку и обратилась заговорщицки к Косте: — Скажи, а твоя армейская подруга надолго приехала?
— Да, у нее в Тарасове довольно много дел, так что две-три недели она здесь пробудет.
— Замечательно, — мурлыкнула я с выражением хищной кошки, заметившей дичь. — А ты мог бы привести ее завтра к нам в студию?
— Могу, — пожал плечами Костя, — а зачем?
— Хочу пригласить ее поучаствовать в нашей передаче. Как ты думаешь, она согласится?
— Понятия не имею. Вообще-то Катя не очень любит публичность…
— Это поправимо, — махнула я рукой. — Ты только приведи, а уж я постараюсь ее уговорить.
— Хорошо, Ирина Анатольевна, до завтра.
— До завтра, Костя.
Я наконец-то выбралась из машины вместе с Галиной Сергеевной, которая всю дорогу до нашего кабинета рассматривала меня как редкий музейный экспонат и не бросила своего занятия даже после того, как мы расселись каждая за свой стол.
— Галина Сергеевна, — не выдержала я, — у меня что, прическа не в порядке?
— Все у тебя в порядке, — вздохнула она. — И даже более чем… Я вот смотрю на тебя и думаю: ведь не хотела я связываться с твоей военной передачей, как бог свят не хотела, а не выдержала. Веревки ты из людей вьешь, Ирочка.
— Разве? — немного рисуясь, переспросила я. — Ничего такого я за собой не замечала.
— А тебе и не надо замечать, само собой все получается. Ладненько, я так понимаю, что теперь, когда героиню ты практически нашла, передача с Людмилой Ивановной тебя больше не занимает, а потому ложится целиком и полностью на наши с Лерой хрупкие плечи?
— Ну почему же? — возмутилась я. — Про старушку мы все доделаем вместе, а с Костиной подругой я встречусь завтра, пока Павлика не будет, и постараюсь договориться на следующую неделю. Все пойдет по графику.
— Да? — скептически осведомилась Галина Сергеевна. — Ну-ну, твоими устами да мед бы пить, а вот мое сердце чует, что все пойдет кувырком.
— Перестаньте, — отмахнулась я, — зачем вам лавры Кассандры? Что будет, то и будет.
— Фатализм, знаешь ли, тоже не всегда к добру приводит, — парировала Галина Сергеевна.
— Но и плохое тоже видеть не обязательно во всем, когда можно найти что-то и хорошее. Например, до конца рабочего дня осталось всего два часа.
— И что из этого следует? — поинтересовалась до сих пор молчавшая Лера.
— Только то, — ответила я, — что можно успеть уже сегодня довести до ума сценарный план передачи с Перовой, чтобы завтрашнее утро было целиком и полностью свободным.
— Вот об этом я и говорила, — ехидно отметила Галина Сергеевна. — Начинается гонка, хотя сегодня всего-навсего понедельник.
— Лично у меня, — снова вмешалась Лера, — он начался еще в субботу. Так что я не против поработать в темпе.
— Вот и отлично, — резюмировала я.
Таким образом, за оставшееся от рабочего дня время мы успели сделать все намеченное мною и даже более того: бесценной Галине Сергеевне удалось изловить шефа и этот план утвердить. Теперь можно было с чистой совестью отправляться по домам, что мы и сделали. Я снова пошла пешком, полной грудью вдыхая влажный, почти весенний воздух. Даже как-то не верилось, что зима еще может вспомнить о том, что февраль по праву принадлежит ей, и отыграться на жителях Тарасова морозами и снегопадами. Понедельник прошел для меня настолько удачно, что я готова была любить весь мир, а особенно одного человека — своего милого Володю. Домой я сегодня возвращалась без опозданий, поэтому вполне могла побаловать мужа собственноручно приготовленным ужином, например, его любимыми блинчиками. А что? Вот приду и приготовлю.
— Володенька! — позвала я, открывая дверь и входя в прихожую. — Я дома!
Полная тишина была мне ответом. Странно, в это время муж должен был возвратиться с работы. Более того — на кухне, в ожидании любимой жены ему полагалось старательно изводить продукты питания в попытке приготовить что-нибудь более-менее съедобное. Где же его, интересно, носит?
Я сняла пальто и сапоги и прошла в комнату. На журнальном столике обнаружила записку, прислоненную к коробочке с моей орхидеей. Текст был следующим: «Ириша, меня припрягли принимать пересдачу у вечерников, поэтому буду поздно. Целую, Володя».