Моя панацея
Шрифт:
— Мне Егор сказал, где твоя комната.
— Егор сказал? — хмурится, но через мгновение кивает. — Ты же язык жестов знаешь.
— Да, мой дядя…
— … был глухонемым. Я знаю.
— И правда, всё выяснил.
— Заходи.
Он отступает в сторону, но далеко не отходит. Практически загораживает своим массивным телом проход, но я всё-таки решаюсь. Иди, Инга, не будь ребёнком.
— Спасибо, я просто зашла. Поздороваться.
Господи, что я несу? Максим не верит мне: хмыкает, усмехается, будто бы говоря этим “ну-ну,
— Тогда привет, — Максим уже не улыбается. Его взгляд тяжелеет, становится сумрачным, обволакивающим. И без того тёмные глаза кажутся сейчас чернее ночи.
— Привет.
Я мало что сейчас понимаю в своей жизни. Но в одном я убедилась: если бы Максим хотел меня изнасиловать, он бы уже давно это сделал.
— У тебя красивая комната, — очерчиваю в воздухе круги, потому что тут действительно красиво. Вообще дом Максима мне нравится — в нём чувствуется душа, хоть он и великоват. Я не привыкла к таким просторам и габаритам.
— Я люблю, когда красиво. Бедным мальчикам из предместий хочется комфорта.
Он подходит сзади, но не торопится касаться. Просто стоит, тяжело дышит, а я так крепко цепляю пальцами несчастную ткань, что на боку слегка трещит шов.
Мне вдруг становится противной моя одежда. Кажется грязной, совсем некрасивой, давно уже немодной. Да, я приняла совсем недавно душ, вымылась от ушей до кончиков пальцев, но невозможность переодеться при этом во что-то другое опечалила. Не в полотенце же по чужому дому, где живёт маленький ребёнок, ходить.
Невольно принюхиваюсь, но крепкий аромат мужского парфюма перебивает все остальные запахи.
— А ещё просторная.
— Кто?
— Комната.
— Да, и кровать удобная.
— Верю на слово.
— Зачем ты пришла, Инга?
— Не знаю. Просто подумала о твоих словах. Обо всём подумала.
Зажмуриваюсь, потому что, кажется, сказала что-то совсем неправильное. Пошлое. Я же вроде бы за чем-то другим приходила. Ай, не помню — ничего сейчас не помню.
— Подумала, что я смогу полечить твои душевные раны? Раз уж я так сильно тебя хочу. Да, Инга?
Его пальцы на моём затылке. Слегка касаются волос, совсем невесомо, а по плечам вниз стекают ручейком мурашки.
— Я плохой лекарь, Инга, — наклоняется к моему уху, шепчет. — Очень плохой. Не гожусь на роль павликозаменителя.
Я хочу обернуться, но Максим кладёт руки мне на живот и прижимает к себе. Крепко. У него опять эрекция, но на этот раз меня она не пугает. Волнует.
— Или, может быть, ты решила его спасти, а? Пришла ко мне, вся из себя невыносимо сексуальная… ради него пришла?
— А что? Спас бы? Если пересплю с тобой, вытащишь Павлика?
Откуда
— Обязательно бы вытащил. Я же добрый. А ещё лох, которых свет не видывал.
Он толкает меня вперёд, к тумбе. Опираюсь на неё руками, держусь на ногах из последних сил, а Максим сзади. Кладёт ладони, фиксирует мои, крепко прижимает их к тёплой деревянной поверхности. Его эрекция упирается в мои ягодицы, и это заставляет одновременно съёжиться и неосозданно податься назад.
В ответ глухое рычание. Максим толкается на меня — не сильно, но ощутимо, и это больше похоже на секс, чем всё, что было у меня до этого. Во всём этом больше бесстыдства, смелости и греха, чем я могла вообще вообразить.
Максим кладёт левую руку на моё бедро, оглаживает, и ткань кофточки миллиметр за миллиметром поднимается вверх, пока горячие пальцы не ложатся на мою кожу. Обжигают, немного царапают, сжимают, выводят круги и линии, чертят границы. Из моей груди вырывается глухой стон, и я сжимаю крепко губы, жмурюсь.
Надо оттолкнуть. Надо вырваться. Уйти. Потребовать свободы. Только, когда руки Максима гладят меня так ласково и одновременно с нажимом, по-хозяйски, не могу сделать и шага. А ещё внизу живота печёт, пульсирует и ноет. Тянет и искрит.
— Ну что? Будешь спасать мужа? — в голосе слышится злость, а я мотаю головой.
Максим кладёт руку на моё горло, притягивает к себе. Укладываю голову ему на плечо, закрываю глаза. Не знаю, вино ли это говорит во мне, либо я окончательно и бесповоротно сошла с ума, но мне нравятся его прикосновения. Властные, уверенные, невероятно точные.
Словно он знает моё тело лучше меня самой, и теперь умело обращается с ним, как опытный музыкант со своей скрипкой.
— Ну? Я не слышу ответа.
— Нет, я не для этого пришла.
— Решила найти во мне спасение от поступков Павлика? Панацею? — в голосе немного стали, капелька мёда. Требование. Бескомпромиссность.
Так много всего, что я теряюсь во всём этом.
— Знаешь, Инга, в чём наша разница? Я могу тебя представить на месте любой бабы. Могу закрыть глаза и представить тебя. А ты, трахаясь со мной, будешь представлять Павлика. Думаешь, меня такое вставит и я буду нежным и ласковым?
— Но ты сам говорил, что хочешь меня. Обманул?
— Хочу. До пульсации в яйцах хочу. Но не хочу, чтобы мною лечились. Я от одной мысли, что в нашей кровати будет твой муж, пусть и воображаемый становлюсь бешеный. Тебе не понравится. В своей жизни нет места фантомным Павликам.
Я запрокидываю голову, а Максим проводит пальцами по моему горлу. Вниз, до ворота кофточки. Оттягивает его пальцами, тянет в сторону — вот-вот порвёт.
— Тогда чего ты хочешь от меня?
— Чтобы ты сама меня захотела. Вот такой я фантазёр. Я силой баб не беру, хоть и украл одну такую. Красивую.