Моя панацея

Манило Лина

— Держи, это тебе. Это важно.

Отдаю ему бумаги, потому что именно его они касаются, что бы там в суете не подумали все остальные. Веду за собой. Нам нужно на второй этаж, нужно найти врача.

— Инга, остановись.

Властное за спиной, и я замираю. Медленно оборачиваюсь, а Максим останавливается на две ступеньки ниже меня. Так мы почти одного роста, так нам проще смотреть друг другу в глаза.

— Ты не должна быть тут сейчас. Не обязана. Хочешь, я тебя отпущу? Сейчас же отпущу?

— Заманчивое какое предложение, —

провожу рукой по его жёстким тёмным волосам, улыбаюсь. — Но там же Ярик. Он ждёт нас. Меня ждёт.

— Спасибо Ярику за тебя, — улыбается устало, и мы идём искать врача.

Когда находим его, Виктор Семёнович долго и упорно рассказывает, что они обязательно все силы кинут на лечение Ярика. Максим мгновенным переводом покрывает все необходимые расходы, и врач становится ещё благодушнее.

— Ярослав уснул. Мальчик разнервничался, у него был шок, потому езжайте пока домой. Утром вам позвонят, скажут, когда можно подъехать и забрать ребёнка. Не беспокойтесь, пожалуйста. Клиника оборудована всем необходимым, есть чем и лечить, и развлекать. Езжайте, нечего попусту нервы тратить.

Ты смотри, какой вежливый и добродушный.

— Можно его увидеть? — спрашиваю, пока Максим отлучился оформить все необходимые бумаги.

— Нет, не стоит. Он очень крепко спит. Езжайте домой, отдохните, утром возвращайтесь, — повторяет, а я выхожу из кабинета.

— Ну всё. Можно уезжать, — улыбаюсь появившемуся в коридоре Максиму.

Он растирает рукой лицо, смахивает с него усталость. Смотрит как-то особенно тоскливо, растерянно и вдруг резко притягивает меня к себе.

— Спасибо, Инга.

— За что?

— За то, что не позволяешь окончательно разочароваться в этом долбанном мире.

17. Инга

Естественно, врач мог рассказывать мне, что угодно. Что угодно запрещать. Но все табу и предписания рассыпаются на части, когда дело касается Максима и его способности идти напролом к нужной цели.

Уверена, ради Ярика он способен вывернуть планету наизнанку, а когда дело касается его безопасности и покоя, так и вовсе снять планету с орбиты.

Интересно, Максиму возможно хоть что-то запретить?

— Он уже оставался один, — поясняет Максим, пока, натянув выданные нам белые халаты, рассекаем по ярко-освещённому больничному коридору. Из-за бахил ноги слегка скользят по начищенному до блеска полу, а запах медикаментов проникает в лёгкие.

За нами следует охранник — не тот, который в ресторане висел на волоске от гибели. Другой. Примерно ровестник Максима, очень высокий и настолько широкоплечий, что за его спиной, наверное, можно спрятаться от любого обстрела.

В ресторане я его не видела, да и сейчас стараюсь не сильно-то и пялиться — некрасиво. Меня он не волнует, но если Максим его вызвал, то так тому и быть. Значит, так нужно.

— Сергей, занимай пост.

Сергей кивает и распахнув полы халата, присаживается на мягкий стульчик у двери.

Из палаты выходит медсестра. У неё короткая мальчишеская стрижка, яркие голубые глаза в окружении сеточки морщин, а в руках железная плошка, в которой лежит пустой шприц.

— Максим Викторович, — она смотрит только на Максима, словно меня рядом не существует. Наверное, тут уже все поняли, что мать-то липовая. — Я ему укол поставила, он снова уснул.

В отличие от доктора, она не устраивает из палаты Ярика священный мавзолей. Отходит в сторону, пропускает нас, просит сильно ребёнка не беспокоить, мельком с явным интересом разглядывает фактурного Сергея и скрывается в соседней палате.

Ярик действительно спит. Переодетый в белоснежную пижамку, он кажется сейчас таким маленьким. Всё-таки какой он худенький, не могу просто. Надо узнать, что он ещё, кроме гречневой молочной каши любит, и откормить ребёнка.

Максим смотрит на сына не мигая. Ощупывает тонкую фигурку пытливым взглядом, словно пытается проникнуть под бледную кожу. Ярик ворочается, дёргает ногой, ойкает и… просыпается.

— Папа, — сонно моргает, а голос тихий-тихий. — Я упал.

— Знаю, сын.

Ярик пытается сесть, но снова морщится и прекращает свои попытки бунтовать.

— Больно? — спрашиваю, делая шаг к Ярику.

Он морщится, заводит глаза в сторону и причмокивает губами, а я подвигаю стул и присаживаюсь рядом.

— Уже не очень, — пытается улыбнуться, но лишь глазами сонно хлопает. — Мама, меня похвалила тётя медсестра. Она в меня иголкой тыкала, а я совсем не испугался. И папу не звал! И не плакал! Ни капельки не плакал!

Кусаю себя за щёки, чтобы не расхохотаться. Пусть о детях знаю совсем немного, но мальчиков в этой жизни видела. Потому в курсе, что они хвастаются своими успехами не для того, чтобы над ними смеялись девочки.

— Ты же мой сын. Конечно, ты не плакал.

Максим становится рядом со мной и отдёргивает край лёгкой простынки, которой заботливая “тётя-медсестра” накрыла Ярика. Хмурится, глядя на туго перебинтованную ножку. Осторожно касается, проводит по повязке пальцами, думает.

— Папа, опять меня не слушаешь! — возмущается Ярик, а Максим едва заметно встряхивает головой и возвращает простынку на место. — Говорю, тётя-медсестра пообещала, что научит меня рыбку делать.

— Рыбку?

— Ага! Говорила, у неё какие-то волшебные трубки есть, она из них что угодно скрутить может! Даже гномика. Но я хочу рыбку.

Ярик, кажется, забывает о своей ноге, а в глазах чистый восторг. Интересно, он на мать похожий? Она, наверное, красивая — мальчик жуть какой хорошенький.

Вот чего я сейчас об этом подумала? Грустно стало, потому что… ай, сама не знаю почему.

Пока я размышляю о генах и чьих-то матерях, Максим о чём-то тихонько рассказывает Ярику. Склоняется к самому уху, а тот важно кивает и смотрит в потолок. Надо же, как прилежно отцовскую мудрость впитывает.