Моя панацея
Шрифт:
А я вдруг начинаю искать глазами, на чём бы скоротать эту ночь. Ярик проснулся и теперь как его одного оставить? Он же, наверное, плакать будет.
— Ярослав, спать надо. Сил набираться, — говорит Максим, отстраняясь от сына, а тот ёрзает на постели, устраиваясь поудобнее. Я уже знаю, что он любит заматываться в одеяло, точно в кокон, но простыня не так удобна для этих целей. — Остаться с тобой? Там дядя Сергей возле дверей, если что, ото всех нас защитит.
— Дядя Сергей хороший, да, — зевает Ярик и окидывает нас сонным взглядом. —
Откуда в голосе пятилетнего мальчишки такие властные нотки? Точно, гены. И если внешность, возможно, материнская, то характер точно отцовский — с каждой минутой этому всё больше подтверждений нахожу.
— Мы останемся с тобой, — говорит Максим, но Ярик вдруг хмурится, словно ничего глупее в своей жизни не слышал.
— Ты же сам говорил, что я взрослый. Мужчина! — поднимает палец вверх и крутит им воздухе. — Не надо со мной спать.
Максим как-то странно улыбается, а Ярик тычет в него тонким пальцем.
— Мне пять, я скоро в школу пойду. Не надо со мной спать.
— А если проснёшься и снова будешь бродить?
— Там же дядя Сергей, — и хихикает.
— Да, от него далеко не убежишь. Ну так что, мы поехали?
Но Ярик только рукой махнуть успевает прежде, чем снова уснуть. Мгновение, и его дыхание становится ровным и глубоким.
— Спит? — шепчу, а Максим поднимается на ноги и отходит от кровати.
— Ага. Он не в первый раз в больнице, привычный. Теперь точно уезжаем, нам сам Ярослав Максимович добро дал.
И улыбается.
***
— Может быть, всё-таки стоило с ним остаться? — не унимаюсь, когда мы выходим в ночь из больничных дверей.
— Бахилы сними, — Максим указывает рукой на мои ноги, а я чуть слышно чертыхаюсь. Так и знала, что что-то не в порядке, но голову опустить не додумалась. — И давай быстрее в машину, Егор уже ждёт. Холодно.
Вспоминаю, что за ужином был выпит бокал коньяка, и добавляется пунктик уважения. Как в компьютерной игре, над головой Максима загорается плюс единичка.
Наклоняюсь, меня слегка ведёт в сторону, и приходится ухватиться рукой за плечо Максима. Хм, не мужчина, а железный человек — такие мышцы… стальные прямо мышцы. Бахилы шелестят, когда стаскиваю их с обуви и сминаю в кулаке, а я ищу взглядом урну, чтобы избавиться от ненужной уже детали гардероба. Хотя, ещё совсем недавно я бы бережно их свернула и положила в сумку — раньше мне не доводилось бывать в больницах, где этого добра навалом и за него не просят ни копейки.
— Всё, быстрее в машину, нос уже красный.
Ныряю в распахнутую дверцу и ловлю в зеркале смеющийся взгляд Егора. Жестами просит посмортреть вправо, а там моё пальто, забытое в ресторане, и сумка. Благодарю его на ставшем уже привычном для нас обоих языке, а Максим, устроившись рядом, смотрит на наш обмен жестами внимательно.
— А мы с Егором всё больше смсками общаемся, — констатирует, когда машина несётся вперёд, оставляя за собой больничный корпус.
— Хочешь,
Наверное, права моя тётка — я всегда хочу быть полезной. Она называла меня наивной идиоткой и это самое невинное, что летело в мою сторону по поводу и без. Потому что для счастливой жизни, говорила она, нужно как раз искать полезных знакомых, и вот перед ними уже лебезить, заискивать. Инвестиция в счастливое будущее — тёткина формулировка. Но, видно, я так и умру круглой дурой, не умеющей выискивать в людском море влиятельные волосатые лапы.
— Научишь, — не спрашивает, утверждает и, откинувшись на спинку сиденья, закрывает глаза. Спит, что ли?
До дома Максима доезжаем быстро. Егор остаётся в салоне, а мне приходится выйти под стылый ветер вслед за Максимом. Кутаюсь в вернувшееся ко мне пальто и размышляю о важном.
Так, значит, Ярика в доме нет и до утра не будет. Получается переди ещё несколько часов и их нужно будет провести наедине с человеком, который совершенно не скрывает своих намерений по отношению ко мне.
И что самое ужасное — то, что я окончательно поняла в больнице, — мне это нравится.
— Покажешь, что купила? — спрашивает Максим и проводит рукой по волосам. — Всё равно не усну уже сегодня.
— В смысле примерку устроить?
— Почему нет? Я иногда бываю чертовски любопытным.
И поманив за собой, уходит к дому. Егор касается моего плеча и протягивает брендовые пакеты, мирно лежавшие все эти бесконечные и тревожные часы в багажнике.
— Я жду, Инга. Не дай мужчине в самом расцвете сил умереть от любопытства.
Ладно, Максим Викторович. Хотите примерку, будет вам примерка.
18. Максим
У каждого из нас есть свои точки контроля и влияния. Свои крючки, за которые можно зацепить. Тонкие нитки — дёрнешь и всё внутри отзывается. И уже сложно сопротивляться. Хочется только идти вперёд, никуда не сворачивать, не думать о последствиях.
Хочется обладать, как самым редким алмазом. И уже не существует никаких доводов рассудка, и совесть спит, а благоразумие уходит в глубокий нокаут.
Я сижу на диване в малой гостиной. Эта комната небольшая и уютная, и в неё заказан ход практически всем. Это моя территория, здесь хорошо думается, а планы сами собой складываются на нужные полки — какая-то особая атмосфера, что ли. Сюда мне захотелось привести Ингу.
Когда-то я мечтал о большом доме, собственном бизнесе и огромной — просто громадной — куче денег. Ложась спать в вонючем чулане, я каждый вечер представлял, какой будет тогда моя жизнь. У меня ничего не было, кроме этих жестоких фантазий. Я купался в них, бредил благосостоянием и комфортом. Пустой живот выдавал трели, под которые было сложно уснуть, но мечты согревали. Успокаивали.