Моя прекрасная жертва
Шрифт:
– Приятного вечера, господа, – сказала Федра, по-южному немного гнусавя.
Тэйлор взял меня за руку и провел мимо родителей внутрь кафе. Федра закрыла дверь перед носом Уильяма и под взглядом Блер повернула ключ в замке. Когда хозяйка «Пилы» исчезла в глубине обеденного зала, мои родители продолжили свой путь туда, куда изначально направлялись.
Чак скрестил руки и поглядел на Тэйлора. Тот смотрел на меня сверху вниз, хотя мой рост – пять футов и девять дюймов [1] .
1
Около 175 см. – Здесь и далее примеч. перев.
– Ты сделала это только для того, чтобы позлить родителей?
– Да. – Я расправила передник и посмотрела Тэйлору в лицо.
– По-прежнему хочешь, чтобы я приехал за тобой к восьми, или это тоже было сказано для красного словца?
Я взглянула на Кёрби: она была в полном восторге от создавшейся ситуации.
– Это не обязательно.
– Ну же, – улыбнулся Тэйлор, сверкнув зубами, и на его левой щеке показалась глубокая ямочка, – я ведь тебе подпел. Ты могла бы, по меньшей мере, позволить мне угостить тебя ужином.
– Ладно, – ответила я, сдув челку, которая лезла мне в глаза.
Потом развязала фартук, развернулась и пошла к себе.
– Она сказала «да»? – спросил Тэйлор.
– Лови момент, парень, – усмехнулся Чак. – До сих пор она никому этого не говорила.
Я взбежала по ступенькам на второй этаж, к себе в квартирку. Внизу щелкнул замок входной двери: Тэйлор вышел. Из моего окна, смотревшего на Техон-стрит, было видно, как он сел в свой грузовичок-пикап.
Я протяжно вздохнула: этот молодой человек был красив и обаятелен, но он приехал в город на один сезон. Я знала, что к чему, и не собиралась позволять ему сбить меня с толку. Один ужин – это не страшно. После того как Тэйлор подыграл мне перед родителями, я чувствовала себя в некотором смысле в долгу перед ним. А закруглять отношения я уже научилась: один ужин – и все.
Глава 2
Я подставила пальцы под прохладную воду из душа. Трубы пели грустную песню, дрожа внутри тонких белых стен моей странноватой квартирки на чердаке над кафе «Пила». Казалось, вода никогда не нагреется.
Пол был устлан потертыми коврами. Когда газовая горелка не была зажжена, пахло жиром и плесенью. Но в месяц я платила двести долларов: если сравнивать с другим жильем в Спрингсе, мой чердак доставался мне почти даром.
На стенах висели всякие безделушки, которые не пригодились Федре для украшения зала. Из дома я не взяла ничего, кроме сумочки «Луи Виттон» и того, во что была одета. Даже если бы мне и захотелось прихватить еще какие-нибудь вещи, отец бы не дал.
Доктора Уильяма Фейрчайлда боялись и в больнице, и в семье. Не потому, что он вел себя агрессивно или отличался тяжелым нравом, хотя с последним я не стала бы спорить. Этот известный на весь штат Колорадо кардиолог был женат на докторе Блер Фейрчайлд – одном из лучших кардиохирургов в Северной Америке, а по совместительству моей матери. Медсестры наградили ее званием вселенской королевы стерв.
Мои родители были созданы друг для друга. А я вот не вписывалась в семью и постоянно разочаровывала их обоих. Перейдя в старшую школу, я познакомилась со своим лучшим другом и тайным утешением, что дарил мне радость и помогал снимать стресс. Это было дешевое пиво. Чем известнее становились мои родители, чем больше они упивались своей значимостью, тем сильнее я ощущала одиночество и стыд. Но похоже, мои чувства были недостаточно очевидны, чтобы мама с папой их заметили.
Из душа наконец-то потекла теплая вода, и я вернулась мыслями в настоящее.
– Не прошло и года, – сказала я сама себе.
Пуговица джинсов расстегнулась легко: от долгой носки петля была растянута. В голове крутилась тысяча мыслей. Уже раскрыв молнию, я поняла, что кое о чем забыла, и, громко выругавшись, бросилась к шкафу, который стоял в спальне. Из его нижнего отделения я извлекла обувную коробку и направилась с ней в кухню.
На пятнистой розово-серой столешнице лежал мой аккуратно свернутый фартук, а из его кармана выглядывала тоненькая пачка двадцаток и нескольких более мелких бумажек. Я открыла коробку: уже пять с лишним лет в ней хранились не кроссовки «Адидас» девятого размера, а письма, фотографии и деньги. Аккуратно положив туда половину чаевых, я снова спрятала свою сокровищницу в дальний угол шкафа. Потом вернулась на кухню и засунула оставшиеся купюры в простенькую черную сумочку, которую купила на распродаже вскоре после того, как продала виттоновский ридикюль по Интернету. К содержимому кошелька добавилось сто одиннадцать долларов. Это значило, что к концу следующей смены у меня будет чем заплатить за квартиру.
Удовлетворенно улыбнувшись, я пошла в ванную. За целый день работы майка прилипла к телу. Я сняла ее, легко сбросила поношенные белые кеды, вылезла из облегающих джинсов и швырнула их в угол.
Взглянув на большую кучу грязной одежды, я усмехнулась: в моей прежней жизни такого не было. Мои родители держали целый штат прислуги: экономку Ванду и трех горничных – Сицели, Марию и Энн. Кого-нибудь из них вполне могли уволить, если к вечеру в доме обнаружилось бы что-то нестираное. Стоило мне встать с кровати, мою постель мгновенно убирали, а ношеные вещи в тот же день стирали, гладили и вешали в гардеробную.
Сняв трусы и влажные носки, я шагнула под душ, из которого неровным потоком струилась теплая вода. Периодически она становилась ледяной или, наоборот, обжигающе горячей (даже пар шел), но меня это не смущало.
Мусорное ведро переполнилось, стиркой я не занималась уже две недели, скопилась грязная посуда. При этом я собиралась преспокойно лечь спать. Никто не мог на меня наорать или прочесть мне лекцию о соблюдении порядка. Я безбоязненно ходила в незаправленных блузках и с растрепавшимися волосами. Здесь от меня не требовали совершенства. И на работе, и после работы мне не мешали быть самой собой. Я просто жила и дышала, ни на кого не оглядываясь.
Старенькие желтые обои в моей ванной отставали из-за влажности. Крашеные стены гостиной кое-где загрязнились и облупились. На потолке в спальне, в углу, с каждым годом росло пятно от протечки. Ворсинки ковра перепутались, а мебель была старше меня, зато всем этим я могла свободно распоряжаться, не чувствуя груза воспоминаний и обязательств.
Смыв с себя пот и кухонную грязь, я вылезла из душа, вытерлась мохнатым желтым полотенцем, почистила зубы и намазалась увлажняющим кремом. Затем надела ночную рубашку и ровно шесть минут смотрела новости (обычно мне этого хватало, чтобы в общих чертах понять, что творится вокруг). Потом легла на полутораспальную кровать, собираясь прочесть перед сном несколько страниц совершенно неинтеллектуальной книжки.
Через десять часов в «Пиле» начнут подавать завтрак. Следующий день обещал стать таким же, как и все остальные, кроме воскресений и некоторых суббот, когда Федра отправляла меня куда-нибудь отдохнуть. Только вечер должен был пройти не совсем обыкновенно: мне предстояло вытерпеть ужин с олухом из межведомственной пожарной службы. Наверняка он станет корчить из себя крутого, без умолку болтать о своей работе и татуировках. А мне лучше изобразить стерву, чтобы он больше не подкатывал ко мне до самого своего возвращения в Эстес-Парк.