Моя профессия ураган
Шрифт:
— Тебя надо показать врачам! — встревожился он.
— Я буду действовать или двумя, поддерживая руку, или одной, красиво вытянув ее вдоль тела, — пожала я плечами. — Так, что почти незаметно… Вы тоже ведь не сразу заметили? Тут можно вышить такой узор!
— Но врач поможет!
— Она не двигается! — холодно сказала я. — И никакой врач тут не поможет, когда порваны связки. Я тоже разбираюсь в травмах…
Он зашипел.
— Я найду тебе аэнца!
— Я сама себе его найду! — презрительно сказала я, насупившись. —
— Но аэнцы не спрашивают!
— Они сейчас, после трагедии с лошадьми, работают вместе с тэйвонту! — зло, яростно сказала я.
Он поглядел на меня, и тут же прекратил пререкаться.
— Добро! — ласковым голосом сказал он. И сладко добавил, будто это мелочь, широко улыбаясь: — Сейчас мы еще только повторим пяток раз твою партию с партнерами, и можно репетировать на главной сцене!
— Оооо… — сказала я.
Он вышел, а я устало облокотилась на стул аккомпаниаторши, отдыхая. Две женщины легче найдут общий язык, когда он направлен против одного мужчины…
— Ужас! — сказала я, разглядывая клавесин. — Я так устала…
Я пыталась говорить с теми же железными нотками, которые слышала в голосе той стервы. Все-таки громадный опыт позволял мне даже по небольшому кусочку, иногда даже по одному виду безошибочно предполагать, какой будет голос и голосовое поведение у конкретной особи. Когда тебе приходилось имитировать сотни тысяч, а может и миллионы человек, непрерывно меняя облик и разгадывая их психологию и голос, для тебя остается мало загадок — все прозрачны.
— Ужас, — согласилась она. — Я так устала!
Она подняла пальцы, показывая как.
— Не могу же я поднять обе ноги, чтоб показать, как ты, — ухмыльнулась я. Мы обе расхохотались.
— И почему моя героиня такая стерва? — пожаловалась я, расслабляясь. Было так блаженно опереться после изматывающей тренировки.
— Ну так это же твой характер?! — удивилась она.
— Ну, знаете! — оттолкнулась от нее, отворачиваясь, сказала я. — Это совсем уже слишком!
Губы мои обиженно подрагивали.
Она, подлизываясь, подлезла со стороны моего лица.
— Ну-ну, я же пошутила, — ласково сказала она, вытирая слезы.
Я осторожно успокоилась. Нервы — как расстроенные струны.
Она вздохнула.
— Никогда не думала, что люди так сложны… — проговорила она. — Почему мне так хочется тебя обнять? — ворчливо сказала она, прихорашивая меня, будто дитя.
— Я не знаю, — недоуменно и обиженно пожала плечами я.
Мы обе расхохотались.
— А грима то, а грима!
— Это не у меня, а у роли! — обиделась я.
— Да я тебя без грима никогда не видела!
— А это уже маскировка! — довольно сказала я.
Мы опять покатились от смеха. Так мы и смеялись вместе, незаметно подмигивая друг другу и покатываясь, когда они вошли.
Эфраимос, увидев, что мы смеемся, подмигнул мне.
— Как я люблю, когда ты так смеешься, — довольно сказал он. Я только закатилась сильней, и, чтоб успокоиться, мне пришлось зажать самой себе рот.
Но губы еще долго так вздрагивали.
— А на правду кто же обижается! — ласково ущипнув меня, тихо сказала аккомпаниаторша, нежно подталкивая меня в середину зала, где уже ждали меня настороженные мои партнеры…
Этот изверг совсем меня измучил. Говорил — один два раза, а сам прогнал меня раз двадцать вместе с партнерами и остальными танцовщиками, увлекшись и подкидывая все новые и новые идеи…
В этом был один плюс — партнеры балерины и танцовщики зверем смотрели теперь не на меня, а на режиссера.
А я им ассистировала…
И потянулись мои будни в театре…
Правда толстенький режиссер ужасно обиделся, когда тем же вечером я не пустила его к себе "домой", когда он провел меня до коморки, где жила эта несчастная… Он-то думал, что оказывает мне одолжение! Ничего себе самомнение!!! Мне еле удалось от него отбиться…
— А зачем же ты меня очаровывала? — недоуменно и обиженно спросил он.
— Я это… — сдавленно сказала я, — флиртовала для роли! — выпалила я первое пришедшее в голову.
Он почесал голову, и я поняла, что в понятие флирт мои поползновения явно не укладывались…
Он потоптался…
— А еще пофлиртовать не хочешь? — наконец растеряно спросил он.
Я ахнула.
— Нет уж, дудки, — сказала я. — Если ты мою пятиминутную чепуховую роль прогнал сто раз, то что же теперь прима чувствует?! — с ужасом спросила я. — Я себя чувствую так, будто это на мне воду возили, то она, наверное, будто это на ней скакали…
Надо мной наверху издевательски заржали.
— Тут конюшни? — удивилась я.
— Да нет! — сказал толстяк. — Здесь живут…
— А почему лошадь на крыше? — ахнула я.
Я услышала сразу несколько смешков в разных комнатах. Зато наверху замолчало, заматерилось, а потом смачно плюнуло сверху на нас. Я еле успела сбить нас вместе с толстячком в сторону.
От усталости я не выдержала, и меня охватил истерический смех.
— Это в-верблюд! — сквозь спазмы хохота выдохнула я, поняв, что ошиблась.
Дом начинал разогреваться.
— Эй, вы! — рявкнули наверху.
— Оно говорит!!! — не выдержала и затряслась я, не в силах сдержаться. Меня просто крутил смех, а режиссер меня поддерживал… Мы словно стояли на свидании на виду у всего дома, трясясь от хохота под домом, который трясся от хохота.
— Ууу, — завыли от злости наверху. — Эй, кобыла, я сейчас тебе спущусь и как заржу!!!
— Ария лошади?!? — захлебываясь, вызывающе громко, даже удивленно переспросила я, представив, как он ржет перед публикой, аплодирующей ему в окнах.