Моя профессия ураган
Шрифт:
Сознания, отображающего интенсивность звука по нервному удару… Сознание должно отобразить громко и тихо в себе… Если мы "отключимся", мы можем не услышать самую прекрасную музыку… Любой тэйвонту может полностью выключить восприятие. Любой гипнотизер может приказать не видеть себя или человека — и тогда, как ни странно, загипнотизируемому кажется, что взятая книга летит по воздуху… И потому построение модели зрения или построения модели звука — для развитых творцов одинаково — они могут слышать звучание красок, если в них есть гармония, ритм, предсказываемые отличия…
Знаю только, что когда я остановилась, протанцевав, и пришла в себя, я увидела остановившиеся, пустые, словно завороженные глаза режиссера и обернувшейся ко мне аккомпаниаторши.
— Что? — спросила я.
От этого звука они словно выпали из гипноза в реальность. И, странно, оба молча глядели на меня, ничего не говоря.
Я испугалась, что сделала что-то не так.
— У меня болит голова, — сказала я. — Получилось плохо? Я лучше пойду!
— Ей явно идет на пользу, — проговорил режиссер, — когда ее изнаси… — он резко оборвал себя.
— Кому? — удивленно переспросила я.
— Ничего, это я так… — он помотал головой. — Она злая, наверно, оттого, — продолжал он разговаривать с собой, — что с ней кроме старого князя молоденькие не хотят спа… — на этот раз его толкнула аккомпаниаторша.
Я начала злиться из-за того, что мне говорили загадками, и я не понимала.
— Так как? — спросила я.
— Вот так и пой! — сказал он.
Глава 53
Глаза мои стали круглые от ярости.
— Ничего… Ничего… — сказал режиссер, выставив ладони вперед, словно и утешая и защищаясь от рассерженной кобры. — Я хотел сказать, чтоб ты так и танцевала, как последний раз!
Ехидная ухмылочка говорила, что он меня понимает, все понимает… Да, понимает… Прямо пассы какие-то надо мной, успокаивая. Он своими руками, утешающе качая ими на меня, обходя вокруг меня по кругу, словно заталкивал меня туда, обратно в хорошее состояние, не касаясь, точно укротитель змею в мешок.
— Все будет нормально, — приговаривал он, бормоча. — Все будет нормально.
Теперь уже аккомпаниаторша не могла попасть по клавишам.
Я схватилась за голову. Она болела. Хотелось выть. А тут такой абсурд!
Наконец, все успокоились, и режиссер перестал меня магнетизировать. Он заставил меня еще раз протанцевать, но "чтоб точно, как было".
Я растерялась.
— Как вы поставили мне? Как аккомпаниаторша танцевала?
— Как я поставил тебе в последний твой раз! — измученный моей тупостью выплюнул Эфраимос. Так, оказывается, звали толстяка-гипнотизера. — В последний раз!!!
Я подняла свои глаза. Он ахнул.
— Как в последний раз я тебе поставил! — требовал он.
— Как ты протанцевала последний, руководствуясь намеками гениального режиссера, — коротко посоветовала мне аккомпаниаторша.
Я осторожно повторила последний раз. Он заставил сделать меня это еще десять!!!
Странно, но мне никогда, как ребенку, не мешали повторения. Ребенок наоборот, просит читать снова и снова любимую сказку, и наоборот — чем больше, тем больше. Почему? Потому что в нем живо Сознание. Чувство! Он лишь усиливает чувство каждый раз. А чувство — это так приятно, это и есть Сознание! Когда выявляется Сознание, тогда ты можешь повторять мысль, фразу, снова и снова, усиливая ее. И это не надоедает, ибо Сознание не надоедает, — ибо чувство не надоедает никогда!!! Само чувство самоценно для человека! Это не вещь, которая вызывает эмоцию — чувством сердца, мыслечувством, мыслью невозможно пресытиться. Подлинная Мысль, то есть мыслечувство, Сознание — им невозможно пресытится, и оно несет радость и наполнение сердца, наполнение жизни — ибо оно (Сознание, дух) есть психическая энергия. Счастье в духе, то есть в чувстве-мыслечувстве сердца, в насыщенности сердца, в той деятельности
Сознания, которое есть озарение, вдохновение, чувство! Потому я, держа и заново рождая Мысль в Сознании, никогда не уставала повторять, ибо я каждый раз шла за Мыслью, рождала движение заново словно вот тут сейчас, ибо мой танец звучал у меня в голове сейчас — это не было механической памятью, это было мыслью. Так гениальный исполнитель именно слышит в уме то, что он хочет исполнить во всем богатстве чувств как Мысль, и имитирует своим музыкальным инструментом этот звук, насыщая его чувством и мыслью, воздействуя мысленно. Я повторяла много раз, и каждый раз становилось лучше (для меня).
Но, право сказать, я не понимала, чего этот режиссер от меня хочет… И потому изощряла танец изо всех сил, понимая, что что-то делаю плохо. Потом вошла во вкус, и просто растворилась в танце, забыв окружающее и плывя по его теплой волне…
— Еще раз!
Еще так еще… Я не гордая… Когда-то в детстве я так плыла по ночному теплому океану, наслаждаясь теплой водой, ласкающей тело, сияющими звездами, ритмом, а душа уходила в ночную бесконечность, словно растворяясь в ней и светящихся теплых волнах…
Они оба не отрывали от меня глаз… И снова и снова, чуть прищурившись и расслабившись, блаженствуя требовали — еще!
Но всему есть предел…
Наконец, я не выдержала.
— Скажи, что не так?!
— Ничего, ничего… — тут же сказал он. — Сделай еще раз, чтобы я, наконец, понял и все запомнил, что же ты тут сделала, чтоб потом мог передать другому…
Как я его не убила, когда поняла, что он просто пытался запоминать мои "точки" застывания, а не тренировал меня на танец, один Бог ведает…
— Все-все девочки, не ссорьтесь, — примирительно вытянул Эфраимос руки, когда мы с аккомпаниаторшей разъяренно повернулись к нему, ибо обе устали до чертиков. — Я ухожу! И сейчас приведу твоих партнеров, чтоб вы могли потренировать танец вместе.
И почему он не умер от моего взгляда?
— Стоп! — сказал он, наконец, обратив внимание на руку. — Что у тебя с рукой?
Почему ты или двумя руками, или одной, а вторая висит?
Я замешкалась.
— Не могу… — коротко сказала я. — Тэйвонту!