Моя профессия ураган
Шрифт:
— Она прячет свой палаш в платьячке, — сказал Лану правый из его тэйвонту.
Савитри все смотрела то на него, то на меня. Наконец, она доверчиво коснулась его протянутых рук, позволив ему захватить себя.
— Савитри, он сломает тебе шею! — ошалев от страха, отчаянно закричала я, потеряв соображение.
Я не могла этого видеть, мысли против воли подсовывали картинку, как он ломает ей шею своими нечеловеческими бицепсами. Я затряслась от страха.
Лицо Лана помертвело при этом крике, он содрогнулся. Во взгляде, устремленном на меня, я уже увидела откровенную боль, гнев на неизвестно кого и кого-то еще, и еще что-то, чему не было названия. Показалось это мне или нет, но на глазах его тэйвонту что-то блестело.
Савитри, привыкшая внимать и повиноваться за долгие бои приказам и советам матери, молча втянула голову в шею. Она привыкла прислушиваться к моим советам, зная их цену. Но не отступилась от него. Эта негодница, привыкшая во всем поступать по-своему, не только не сошла с его рук, но наоборот, позволила взять себя и прижать к груди, лишь профессионально втянув голову в обруч доспеха, чтоб шею не так легко было сломать.
Увидев это, он содрогнулся. Потом он перевел взгляд на меня, сжавшуюся, как я позднее поняла, от страха, напряжения, подозрения и полной готовности убить его в ту же секунду… И он не выдержал, глаза его широко распахнулись от невыносимой душевной муки. Боже, как он закричал! Я, наверное, никогда не забуду этого крика моего Лана. Сколько лет прошло, как мы вместе, а еще не могу забыть его.
— Маэ, я не виноват!!! — это был крик смертельно раненного орла. Я никогда не думала, что может быть такая бездна горя, муки, отчаяния, боли, любви, безнадежной, смертной тоски и еще чего, пахнущего тем самым ужасом, который приходит, когда те, кого ты любишь больше жизни, тебя отвергают и могут думать, что ты способен их убить. Мне трудно передать это словами. Наверно, это единственное, что смогло пробить меня в этом состоянии. — Маэ, я люблю тебя! Я думал, ты погибла! Боже, если б я только знал, ведь я искал смерти в бою!!!
С перекошенным, безумным лицом он бросился ко мне и притянул меня к себе.
Боже, до сих пор не могу понять, как этого дурака не убили! А уж как он не сошел с ума, один Бог ведает…
Что было дальше, я не почти не помню, все это можно было восстановить только по рассказам тэйвонту. Помню только, что, похоже, мы оба утешали друг друга, а
Савитри что-то гулила себе рядом, пытаясь залезть на руки отца и привлечь к себе внимание…
Я смутно помню, что было. Помню, что, наконец, он занялся ею. Не выпуская второй рукой меня. Обрывки происходящего были смутны, все было для меня, как в тумане. Его рука ласкала меня, гладила мои волосы, скользила по плечу. Голова кружилась, все кружилось и мелькало, будто на карусели. Чувствуя, что я все еще вздрагиваю, он посадил нас обоих к себе на колени и обнимал ее через меня, с шумом вдыхая запах моих волос. Тэйвонту говорят, что они даже пустили слезу при виде всего этого балагана. Врут, конечно. Ибо я ничего не помнила и не соображала, а говорить можно что угодно.
— …Мы не знали, — подтвердил тэйвонту слова Лана, но я их не слышала. — Мы только чувствовали, что во дворце происходит странное, но принца король отослал на войну…
Скоро Лан уже довольно сносно играл с дочкой, и Савитри радостно смеялась, сидя на моих коленях и играя через меня с отцом, где я, в свою очередь сидела на его коленях. Никогда до этого она не делала этого с такой охотой. Все вместе мы напоминали знаменитую картину мадонн. Пришла в себя я только когда он начал довольно игриво покусывать меня, ведя увлекательную игру с Савитри, он которой она заходилась смехом и временами умопомрачительно ввизгивала. Мне такая всесторонность чем-то не понравилась, тем более что Савитри тоже укусила мою руку, когда я осторожно совершенно автоматически попыталась не дать коснуться ее шейки руке отца. Ее крошечное личико светилось таким интенсивным настоящим счастьем впервые от рождения, что я даже приревновала ее. Впрочем, я заметила, что шею, несмотря на всю ее радость, она все еще профессионально вжимает в себя. Доверие — доверием, но осторожность осторожностью. Осторожность и здравомыслие были отличительной чертой моей милой дочурки. Без них она бы не выжила.
— Что здесь происходит? — в комнату ворвался Конт, один из тэйвонту моего отца, принца Енакиенбургского. Как говорили потом, снаружи слышали дикие крики принца. Дядя Конт, как называла его Савитри. Увидев всю сидящую на чьих-то определенных коленях группу, он застыл на пороге, раскрыв глаза от изумления.
Наверное, меньше всего он намеревался застать принца или меня за таким занятием. А уж вместе… Рот его широко открывался и раскрывался, словно он никак не мог заглотнуть кусок пирога, переводя растерянное лицо с одного на другую.
— Папа с Савиричкой играй, Савири громко визгает, — обстоятельно и качественно, как делала все, трудолюбиво объяснила ему моя дочка, пряча арбалет в рукавишко платьичка. Мгновенно автоматически вскинутый еще на призрак опасности еще до собственно его возможного появления. Убедившись что обстановка опасности не представляет, и, что наоборот, дядя Конт есть дополнительная охрана, она мгновенно вернулась к своим занятиям, как делала всегда. Нападения и покушения были слишком обычным делом, без которых был немыслим каждый день, чтоб на них отвлекаться. Савитри просто всегда ждала их, решив таким образом проблему раз и навсегда. Сомневаюсь, чтоб она сегодня не ждала их. "Папа" Конта, похоже, просто не заметил.
Лицо у Конта было растерянное. Он все еще ничего "не понимал", почему это красавец принц сидит с ни кем иным, как с гордой принцессой Маэ, которая, бывало, и убивала за подозрительное движение, с ней на коленях(!). Сидит при всех присутствующих, вызывающе обнимает и даже поглаживает эту принцессу, — это, наверное, было видно, — еще и играя с ее собственной незаконнорожденной дочкой. Что вообще было невероятно. Которая даже деду давалась в руки с трудом, а не то что собственным тэйвонту. Такая картинка просто не укладывалась в его мозгу. Что-то было не так! И что-то в мире перевернулось.
Ради одного того, чтоб посмотреть на Конта при этом, стоило затевать все это.
Я откровенно веселилась, поудобней усевшись, как Савитри, на коленях Лана.
Тот, словно почувствовав, что я откинулась на него, охотно ответил на невольное движение, крепче прижав меня к себе. На лицо Конта было забавно поглядеть. Да, сидят… А тэйвонту обоих стоят в сторонке, смотрят… и ничего не предпринимают!
Мерзавцы!
Он никогда не отличался сообразительностью, мой милый дядя Конт, которому я с детства была как дочка, а Савитри, как и для всех тэйвонту моей семьи, была внучкой. Добрый дедушка и только. Баловавший меня с детства, в отличие от моих собственных тэйвонту. Он все еще ничего не понял. Не в силах был представить!
Только перевел растерянный взгляд с живописной группы прямо на полу на своих соратников по замку Ухон, ожидая найти у них ответ. Тщетно надеясь, что они ему его подскажут. Но эти негодяи только ухмылялись.
Воспользовавшись замешательством, я слезла с колен Лана (что давно надо было сделать и не давать этому наглецу Лану повода думать, что я и сейчас к нему косо дышу; но я только сейчас смогла здраво думать — спасибо дедушке Конту, что я над ним посмеялась) и отодвинулась в сторону. Надо же было наконец проявить самостоятельность и подтвердить свою репутацию гордячки и недотроги девочки, полной достоинства. Лан автоматически заметно потянулся за мной всем телом, не прекращая игры с Савитри. Но потом, вздохнув, и бросив на меня взгляд, занялся только дочкой. Впрочем, совершенно незаметно он опять сдвинулся ко мне, думая, что я этого не заметила. Похоже, они вместе с Савитри спелись и вместе, будто совершенно случайно в игре, сдвигались ко мне, бесшумно подвигаясь ближе. Вижу, вижу, негодяи!