Моя простая курортная жизнь 3

Блум М.

— Ой, — сказала подруга, как будто чуть-чуть передразнивая меня, — я в купальнике.

Ой, да я, наверное, заметил.

— Тебе очень идет, — похвалил я вслух.

— Еще добавь: ходи так в школу, — с иронией парировала она.

— Красивый купальник, — развил я тему. — Наверное…

В конце концов, мне показали только лямочки. Камера чуть качнулась и плавно опустилась вниз до голубых чашек на нежных полушариях и темной ложбинки между ними, как бы говорящей, что тут на самом деле есть, что оценить.

— А дальше?

— А дальше нельзя, — заявила моя милая собеседница и вернула ракурс обратно на плечи

и лицо.

— А почему нельзя?

— Хитрый, — усмехнулась она.

Вот оно то самое пляжное лицемерие. Но здесь Дана реально напала не на того — благодаря Полине, я знал о пляжном лицемерии все.

— А что такого? Это же не белье, а купальник. Ты в нем на пляже, и на тебя в нем смотрят. Или что, у всяких туземцев больше прав смотреть на тебя, чем у меня? Как-то нечестно: все-таки мы больше знакомы…

В ответ на экране состроили такое забавное личико и после небольшой паузы изрекли:

— Ну, справедливо… Ладно, смотри…

Камера медленно, даже как будто неуверенно, поехала вниз, давая моим глазам полюбоваться на симпатичные полушария в голубом лифчике, на родинку сразу под ними, которую ни за что не увидишь в одежде, на ровный теплый загар, на стройную талию, на гладкую девственную кожу, по которой еще не скользили ничьи пальцы, кроме ее собственных. Камера чуть спустилась с животика, выцепила границу голубых трусиков и замерла.

— А ниже?

— Не наглей! — Дана снова вернула ракурс на улыбающееся лицо. — Или что, так впечатлен?

— Впечатлен, — честно ответил я.

Она торопливо заправила светлую прядь за чуть покрасневшее ухо.

— Да ладно, ты, наверное, уже стольких видел. Чего тут впечатляться…

— Правда, честно впечатлен, — сказал я. — Тебя-то не видел.

А еще никогда не видел у нее такого странного взгляда, каким он стал в этот момент. Глаза, то синие, то серые, то голубые, меняющиеся в зависимости от освещения, заскользили туда-сюда, как будто прыгая с одного плеча, где у нее явно сидел ангел, на другое, где развалился демон. Не знаю, кто побеждал, но пальчики внезапно подцепили голубую лямочку и начали ее вертеть, пока моя милая собеседница словно раздумывала, а не показать ли мне еще чего.

— Да ну тебя на фиг… — пробормотала она и торопливо вернула уже почти спущенную лямочку обратно на плечо и даже камеру приподняла повыше, оставив в кадре только лицо. — Вот могу поспорить, таким взглядом всех и разводишь!

Да каким взглядом — о чем ты вообще?.. Еще немного мы поговорили про всякую ерунду типа пляжей в Египте и снега в горах. Затем где-то на заднем фоне привычно завопил ее папаша, и подруга, посетовав, что уже устала отдыхать (в таких условиях любой бы устал), отключилась. Я же, закончив разговор, еще некоторое время смотрел на экран и вдруг поймал себя на мысли, что стою и улыбаюсь. Настроение, которое весь день качалось туда-сюда, неожиданно вернулось в норму. В конце концов, у меня каникулы, жизнь прекрасна, и сейчас я пойду и буду развлекаться. Последний вечер как-никак. Надо воспользоваться им сполна! И никакой вернувшийся хрен пойми зачем мудак мне этот вечер не испортит.

Не успел я решить, чем заняться, как в смартфоне упало уведомление, что Марианка выложила новый пост.

«Не зря вернулась. Такой классный стендап. Жаль было бы пропустить…»

К такой рекламе прилагалась и фотография.

В интерьере знакомого уютного бара, где я скоротал немало вечеров, ослепительно улыбалась белокурая красотка. Причем селфи было сделано так, что в кадр вошла и сидевшая за столиком Катерина — в профиль, с прямой спиной, сложенными на груди руками и ничего не выражающим лицом. А сразу за ней стояла мужская фигура, смазанная, словно растворяющаяся в полутьме, так что лица не видно — как какой-то демон, который склонился к жертве и что-то ей нашептывал. И его рука, как будто бы обнимая, охватывая ее, но при этом не касаясь, просто опиралась на столешницу — потому что, видимо, судьба Биг-Бена еще не была решена — того, который возвышался рядом на столе.

Камера выцепила даже Инну сбоку, с досадой уставившуюся на все это, как бы спрашивая глазами, какого хрена ты, черт, приперся сюда и смущаешь мою подругу? О, твоя подружка тоже не безобидный цветочек, который можно смутить. Ее заносчивый взгляд в этот момент был направлен на полуметровую статуэтку, словно раздумывая, вставлять ее кому-то или все-таки не вставлять. Ну давай, изгоняй уже своего демона. И лишь где-то далеко-далеко на заднем плане маячила сцена с комиками и стендапом. Реально, было в этой фотке что-то зловещее. Она напоминала криповый кликбейт «за три секунды до» или «они не знали что…» Надеюсь, через три секунды этот Биг-Бен все-таки будет торчать у него из задницы. На такой стендап, пожалуй, стоило посмотреть.

Однако когда я зашел в бар, столик оказался пустым. Там не было уже ни Марианки, ни Инны, ни Катерины, ни ее личного демона — только Биг-Бен, абсолютно целый и, можно сказать, девственно нетронутый, на которого никого сегодня не насадили. Жаль. Оглядевшись, из всей компании я обнаружил лишь нашу Венеру, которая с задумчивым видом стояла у окна.

— А где Инна? — я подошел к ней.

— Убежала за хозяйкой.

О, кто-то опять не хочет быть милой и пушистой. Не надолго ж тебя хватило.

— А ты почему здесь?

— А я смотрю стендап, — отозвалась Марианка, не сводя глаз с окна. — Самый лучший сейчас вон там, — и небрежно махнула на темную улицу.

Недалеко от отельного крыльца под ярким фонарем стоял дурацкий «М» рядом со своей дурацкой тачкой. Что, уже сваливает? Надо сказать, если Катерина любила большие машины, то этот предпочитал маленькие, спортивные и дорогие, какие мамочки дарят своим любимым сынкам. На белоснежной бочине только и не хватало граффити «Mama’s Boy». Хотя граффити там все-таки имелось: весь багажник был залеплен ярко-красными поцелуями, как будто куча девчонок гнались за ним и зацеловывали задницу его авто. Да их и сейчас набежала толпа.

Облепив своего кумира тесным кружком, рядом топтались двойняшки и Лизавета, коллективно вздыхавшие по нему все это время. Прям какой-то клуб бывших жен, но драматика была как около последней шлюпки на Титанике. Это был принцип последнего кусочка торта на праздничной тарелке — разумеется, его хотели урвать себе все. Только вот этот охреневший кусок мог еще и выбирать. Ну давай, увези уже кого-нибудь, кто там в твою тачку поместится? Двойняшки бы отлично поместились, одна рядом, другая в багажник — потому что в этой тачке было место только для его единственной, неповторимой, уникальной задницы и максимум еще одной, но не абы какой, а, видимо, тоже какой-то особенной.