Моя пятнадцатая сказка
Шрифт:
Переодевшись в домашнюю одежду, я пошел к телевизору в гостиной. Зевнув, включил привычный канал. Как раз на новости попал. И все как обычно: кто-то разбился, кто-то поехал кататься на лыжах и погиб под лавиной, а того мальчика, потерявшегося в лесу, нашли… мой милый и привычный мир. Все встало на свои места, как я того и хотел.
Утром следующего дня, до работы, я забежал в храм буддийский по пути и заказал дорогой молебен об изгнании демонов и благополучии всех моих близких. Сказал, во сне какая-то жуткая морда ходила за мной по пятам. Сказал и напряженно затих. Ничего, монах с вежливой улыбкой обещал прочитать очень действующие сутры, чтобы никакие нечистые силы не потревожили впредь покой меня и моих близких.
Вручив свою жизнь в руки специалистов, я спокойно на работу пошел.
День выдался обычный, совсем, так что я смог совсем уже успокоиться. Что там сделали монахи и тот священник, не представляю, но что-то они сделали хорошо. Не зря я туда свои деньги потратил.
Начальник нынче сердился, даже кого-то из стажеров уволил. Но я даже его рад был видеть. Даже волнуясь потерять свое рабочее место. Просто… куда лучше лица людей, чем та морда зеленая. О, только б никогда больше ее не видать! Даже переглядывания молоденьких коллег — наглой, слишком ярко накрашенной девицы, да парня с дурацкими шутками и нервной улыбкой — меня сегодня вообще не раздражали. Застав их в общей кухне, одних, готовящих кофе, как-то слишком прижавшись головами друг к дружке над кофеваркой, да обсуждающих, в какой рабу-отель сегодня пойти, я прикинулся, будто не сразу их заметил. Сначала к раковине пошел и долго, тщательно мыл руки. А они прикинулись, будто ничего такого не было вообще, торопливо разбежавшись. Парень — к кофе, девушка его — к холодильнику. Я сам прихватил себе чашку кофе и пошел работать дальше. Молодость, что ж тут поделаешь. Молодых испокон веков тянет друг к другу.
Вечером в бар с коллегами не пошел, сославшись на усталость после дороги. Просто… хотелось посидеть в тишине, делая вид, будто смотрю новости. На работе нынче день выдался нервный. Как обычно. И хорошо.
Видимо, в тот понедельник я слишком рано вернулся. Меня не ждали еще. Нодзоми и Рю заклеивали «шедевр» меньшого точно такими же обоями, как те, которые он измалевывал. Меньшой отсутствовал. То ли и правда ушел на прогулку с друзьями, как сказала жена смутившаяся, то ли сбежал, не в силах смотреть на ремонт.
— Повезло, нашла точно такие же, хотя уже столько лет прошло, — смущенно улыбнулась жена.
— Да, почти и не заметно ничего, — подтвердил я, оглядывая кусок, приклеенный вместо вырезанного.
Ополоснувшись под душем, в домашней одежде пошел телевизор смотреть.
Мамору, как и ожидал, вернулся поздно, когда мы уже сидели за столом. Пока его не было, все молчали. И мой взгляд то и дело притягивал опустевший кусок стены. Еще вчера там были геометрические узоры и цветы мальвы, а теперь — лишь редкие разводы волн, как и по всей комнате, легкие черные линии на тускло-голубом фоне. Тускло-голубой фон был почти так же девственно чист, как и лист белой бумаги, забытый меньшим в гостиной.
Сколько себя помнил, мой взгляд всегда притягивала голая поверхность, особенно, белые листы. Всегда было ощущение, что на том куске материала чего-то не хватает. Хотелось добавить туда новую реальность, заполнить пустоту чем-то иным. Люди обычно восхищаются вещами, а меня всегда влекла к себе пустая поверхность. Потому что даже сам иногда сказать не мог, какие узоры она может вскоре вместить в себя.
Но сегодня недавние узоры исчезли, и осталось мерзкое чувство пустоты. Сейчас, глядя на тот угол спокойно, как раз с обеденного стола, я вдруг понял, что в той части комнаты как будто и правда не хватает каких-то растений. Так уж были ассиметрично расставлены горшки Нодзоми. Мамору тоже добавил ассиметричных линий, но со стола… кажется, что-то было во всем этом. И даже этот хитрец в основном использовал геометрические фигуры, поскольку не мог исполнить много цветов без кривизны. Или он сделал края тех листьев такими намеренно? Тьфу, я же первым и возмутился, увидев пространство за шкафом таким! Теперь еще и смотрю туда непрерывно. Кажется, несколько уже минут.
Вздохнув, отвернулся.
Нодзоми со вздохом на кухню ушла, сладкое принести. И тут-то как раз в дом влетел Мамору, прокричал:
— Я дома! — и кинулся к пудингу вместо мытья рук.
Я отправил его помыть руки. И он, сникнув, ушел. Рю язвительно засмеялся. Хотя меньшой не слишком-то и старался, судя по тому, как быстро вернулся. Чтобы сыновей от подхода к новой ссоре отвлечь, супруга заговорила:
— Может, я и не знаю, каково это, когда мечта сбывается или проваливается. И никаких особых мечтаний у меня не было. Но в детстве мне просто нравилось смотреть на картины. Я могла подолгу на них смотреть. Думала, почему художники выбирают именно эти линии и цвета? И как у них получаются их творения? Вроде все люди одинаковы, у нас по два глаза, две руки, две ноги. Но я почему-то так не могу. Я совсем не могла нарисовать ничего. Это грустно, — женщина внезапно улыбнулась, посмотрев на меня. — Но я тогда и представить не могла, что потом стану женой художника!
Я молчал. Сыновья тоже притихли. Нет, подъедали пудинг, покуда мы болтаем.
— Сусуму, а почему ты никогда прежде не рассказывал, что любишь рисовать?
— Как видишь, я спокойно живу без этого. Давно уже, — я торопливо выхватил последний стакан с пудингом из-под протянутой руки Рю.
Мамору, торжествующе улыбнувшись, достал из-под стола два не начатых стакана: один поставил перед собой, к двум пустым, а другой — к матери, которая к десерту еще не притронулась.
— Но, все-таки…
— Правда, спокойно живу. Разве ты видела когда-нибудь меня с карандашом в руке?
— А тебе так хочется отобрать мои карандаши? — усмехнулся коварно меньшой.
— Похоже, наш Мамору — кара богов тебе, отец, — засмеялся старший сын.
— Нет, я — ваш подарок! — возмутился второй.
Сейчас они опять поссорятся!
Они уже свирепо друг на друга смотрели. Даже забыли о пудинге. Я испытал искушение стащить у кого-нибудь себе второй стакан. Но я же взрослый! Мне не пристало играть в такие глупые игры и отбирать у детей сладости. Хотя настроение эти ворюги мне попортили. Сожрали уже почти все, не думая о других!
— Почему вы все время ссоритесь по каким-нибудь идиотским поводам?
— Просто им нравится ссориться, — рассмеялась Нодзоми. — Хобби у них такое.
Мы все рассмеялись. Впервые, как в старые добрые времена.
Я снова невольно посмотрел на опустевший кусок стены. Эта голая стена, как тело стыдливое и обнаженное, смотрела украдкой на меня. Опустошенная и лишенная своего наполнения. И еще этот разговор, поднятый женой… как будто ножом провели по пальцу, неприкрытому ничем.
Терять свою мечту больно. Но, что уж тут поделаешь. Я уже, наверное, забыл, как держать кисть и карандаш. Да и на что в моей обычной жизни какая-то там живопись? Давно уже живу без нее. Привык. Да и так экономнее. Надо забыть обо всех этих пустяках и поднять на ноги сыновей. Вот это серьезное дело.
Только до чего же мерзко выглядит пустой кусок стены!
Буддийские монахи со своими прочитанными особыми сутрами, ритуалы каннуси, амулеты двух течений, похоже, свое дело сделали: тот мерзкий зверь перестал являться мне. И, если первые дни я еще вздрагивал и нервно оглядывался, не покажется ли где снова той жуткой зеленой морды, то впоследствии смог успокоиться. Жизнь моя вошла в привычную колею.
Хотя меньшой не успокоился. Он похудел, поскольку копил деньги, которые я давал ему на еду и на карманные расходы, а потом внезапно в дом ящик из магазина для художников притащил: уйма альбомов, бумага рисовая для каллиграфии, бумага для акварели, бумага для пастели, краски акриловые и акварельные, для ткани и бумаги, пастель, восковые мелки, карандаши простые и акварельные, уголь, сангина, сепия, мел, коробка грифельных карандашей разной мягкости и жесткости, ластики, штука еще… вместо ластика какая-то. Короче, он много всего приволок. Как не надорвался от такой коробки вообще? Боюсь, взять такси денег у него не хватило, и он волок все на тебе. Где там Рю ходил, не знаю. Или он просто Рю не сказал? Но явился вспотевший и сияющий. Что ж, хоть так. Но я ему устрою, если притащит меньше 60 баллов по тестам!