Моя пятнадцатая сказка
Шрифт:
Мальчик посмотрел прямо на зеленого кота. Кот, словно почувствовав, перевел взгляд серьезных, человеческих глаз на него и кивнул. Какая-то коммуникация между этими двумя и правда происходила!
— Да, я вижу этого кота. Но почему ты меня про это спрашиваешь?
Мой мир дернулся и куда-то сдвинулся. На хрупкое полотно реальности из рисовой бумаги легло дерево, упавшее из-за бури, разрывая нежное матовое вещество привычного, разламывая дощечки того, во что я верил.
Шумно выдохнув, я обессилено сел на стул.
— Он всегда рядом с тобою, папа. Странно, что ты его почти не замечал.
Кот, смеясь, посмотрел на него.
Э… он всегда со мной. Эта морда… преследует меня?!
Кот вздохнул. Мамору, покосившись на него, вздохнул как он.
— Пап, почему ты не обращаешь внимания на него?
Я сорвался на крик:
— А что эта пакость ходит за мной?!
— Я думаю, что ты и сам можешь ответить на твой вопрос, — Мамору серьезно повернулся к стакану с водой, окрасившейся в желтый цвет. Нет, ставшей зеленой, когда в нее вошла мягкая кисть с каплей ультрамарина.
Все было странно. Но после его странного ответа и необъяснимой реакции все совсем запуталось. Единственный человек, с которым я мог поговорить о нем, подбросил мне новую загадку!
Я вскочил, сжав кулаки, проорал так, что сын сжался:
— Что я должен сделать, чтобы эта тварь исчезла?! Говори! Я сделаю что угодно!
Ведь чудовища иногда с определенной целью преследуют людей.
Кот расплакался.
И, повернувшись к моему сыну, что-то ему сказал. Пасть открывалась, но я ничего не слышал. Хотя почему-то его слышал мой сын. И он, кажется, его понял.
Мамору призадумался ненадолго, потом снова покосился на кота — кот кивнул — и серьезно посмотрел мне в глаза:
— Просто нарисуй его. Он будет рад, если ты его нарисуешь.
— Почему б тебе самому не нарисовать его? — разозлился я. — Разве ты не рисуешь? И ты эту дрянь жалеешь, впустил в дом!
Сын вздохнул. И кот вздохнул. И сын сказал:
— Так как ты я рисовать не умею. И он хочет, чтобы его нарисовал именно ты.
А он правда после того исчезнет?
Я вслух ничего не сказал, но кот, внимательно смотревший на меня, кивнул.
— Чтоб я… просто нарисовал его?
Вроде это была не самая страшная плата чудовищу.
Кот кивнул.
— В какой позе? Где?
Кот что-то сказал ему, сын перевел для меня:
— Как угодно. Как хочешь.
Ну… вроде это не самое страшное, что демон, проникший в мой дом, мог попросить.
Но если он и правда исчезнет… Я нарисую его с радостью!
Сын провокационно протянул мне грифельный карандаш. Острым, матово блестящим грифелем ко мне. Воткнул бы грифелем как лезвием катаны в эту мерзкую зеленую морду.
Кот тяжело вздохнул.
Но, впрочем, если он просто уйдет, довольствуясь лишь рисунком в нашей затяжной борьбе…
Я придвинул стул к столу. Выбрал большой лист для гуаши. Гуашь, кстати, тоже у сына в коллекции нашлась. Двенадцать цветов, но много и не надо. Тем более, среди них есть белый.
Я снова посмотрел на кота. Кот внимательно смотрел на меня, сидя уже передо мной. Нас отделял только белый лист формата А3. Он впервые сидел так близко от меня. Как ж его рисовать? И этот серьезный, немного печальный взгляд…
Мне живо представился день нашей первой встречи. И я решил нарисовать именно ее.
Руку приятно охладил карандаш. Приятно потеплел в моих пальцах, нагревшись от моего тела. Пальцы отвыкли ощущать жесткость ребер корпуса, я немного покрутил карандаш между пальцев, но от протянутого сыном нововведения — карандаша, покрытого розовой краской, необычной формы, стружки которого лежали вокруг сына лепестками сакуры, розовыми сверху и коричнево-деревянными снизу — отказался.
Итак, я нарисовал зеленого кота.
То раннее утро. Многолюдная, шумная улица, люди, спешащие кто в школу, кто в офис. Много-много машин. Зеленый кот сидел у края тротуара, возле проносящихся колес, но не боялся. Просто сидел и смотрел на меня. За ним тротуар с людьми утекал в сторону, сливался с дорогой, полной машин. За ними высились высокие дома, из-за которых лишь едва проглядывало солнце. Все почти люди уходили туда, чтобы слиться с линией машин, и только один мальчик из средней школы бежал в обратную сторону, мне навстречу. Слишком маленький в этой пестрой толпе. А кот, огромный, сидящий возле меня, печально-серьезно смотрел мне в глаза почти человеческими глазами. Его морда, его глаза и непередаваемый, полный бушующих эмоций взгляд, я разместил прямо посередине листа, для большего впечатления. Полный умирающих эмоций взгляд. Словно кот боялся исчезнуть, утонув среди уходящих людей и машин. Или… словно… этот кот боялся, что я и сам исчезну? Что я пройду за толпой, туда, где люди сливаются с машинами, и больше уже не вернусь оттуда? Словно зеленый кот сидел у меня на пути, пытаясь мне помешать.
Зеленый кот… шерсть цвета нежной весенней зелени. Мидори… тот самый оттенок, да! Цвет пробуждения листвы и травы, цвет пробуждения природы после зимнего холода и пустоты. Никто этого кота не видел, но кот сидел, огромный, пытаясь заслонить собою весь мир от меня. Или пытаясь заслонить меня от потока машин, уползающего вдаль? Этот взгляд его на меня, непередаваемо серьезный и печальный… кажется, это самые жуткие и самые сложные глаза, которые я когда-либо рисовал!
Устало выдохнув, я отбросил карандаш, которым прорисовывал несколько линий — округлые трещины-впадины вокруг его глаз только привлекут больше внимания на ровной и равномерной поверхности полотна — и облокотился о спинку.
Эмоций не было. Эмоции все выгорели. Ушли все туда. Приятное чувство пустоты и усталости. Давно я не испытывал ничего подобного! В той работе, которую я столько делал, не цеплялась за процесс и результат так глубоко моя душа.
Моя душа… если она существует.
Я запрокинул голову на спинку.
А, впрочем, не важно, есть ли она вообще. Сейчас я чувствую себя необычно пустым, словно душу или часть ее с дыханием своим куда-то выпустил, выдохнул. Приятная пустота…
— О, как интересно! — раздалось сбоку.