Моя Шамбала

Анишкин Валерий Георгиевич

– Все, - сказал я, - дальше не получается.

– А без рук?
– попросил Изя Каплунский.

– Нет, все, устал, - наотрез отказался я.

– Кончай, Вовец, своих пацанов не уважаешь, - обидел-ся Пахом.

– Ладно, ставь кон.
– Я знал, что от Пахома все равно не отвяжешься.

Пахом выгреб мелочь из кармана и стал городить кон, ставя одну монету на другую. Внизу пятаки, выше пятнаш-ки, потом гривенники. Я снова опустился на коленки.

– Вовец, это близко, так каждый дурак сможет, - оста-новил меня Пахом.

–

Я чуть отодвинулся и стал смотреть на столбик из монет, концентрируя на нем всю свою энергию. Столбик зашатался, как от подувшего на него ветерка. Я всем телом подался вперед, облекая желание в физическую форму. Столбик рухнул, и монеты рассыпались, укатываясь от мес-та, где стояли.

– Молодец, Вовец, - похвалил меня Пахом.
– Знай на-ших. А у меня ничего не получается, как ни стараюсь.

– И не получится, - усмехнулся Самуил Ваткин.
– У Вовки от природы другая энергия в организме заложена, поэтому она и лечить может. Это как электричество.

– Эта энергия у всех есть, только она не проявилась, как у меня. И если тренироваться, можно достичь тех же результатов, - поспешил заверить я.

– Ерунда, - зевнул Самуил, не желая спорить о том, что ему было ясно.

– А где Монгол?
– спохватился вдруг Пахом.

– А ему Коза огород копает. А он следит, чтобы Коза лучше копал,- вспомнил Витька Мотя.

– А зачем это Коза Монголу огород копает?
– удивился Самуил.

– Дак Коза Монголу два миллиона проиграл.

– Как это два миллиона?
– у Витьки Моти вытянулось лицо.

– А так! Сначала играли в пристеночки по две копейки. Монгол выиграл 18 копеек. Стали играть по пять копеек. Монгол выиграл рубль. Больше у Козы не было. Стали иг-рать в долг. Сначала по рублю, потом по десять, потом по сто. Надоело в пристеночки, стали играть в погонялочки. Ну, в погонялочки Монгол кого хочешь обставит!

Когда Коза задолжал миллион, сыграли на миллион. После двух миллионов Монгол играть больше не стал. А долг обещал простить, если Коза ему вскопает огород.

– Пошли смотреть, - предложил Пахом. На Мишкином огороде трудился Ванька Козлов. Мы остановились в сто-ронке и стали смотреть, как Иван ковыряет лопатой землю. По его лицу струился пот, и он едва успевал вытирать его рукавом. Мишка Монгол стоял рядом с руками в карманах и погонял Ваньку.

Увидев зрителей, Монгол почувствовал вдохновение и, подмигивая нам, стал разыгрывать комедию.

– Да, Коза, это тебе не в пристеночки играть. Давай, давай, не останавливайся. Как играть, так с удовольствием, а как копать, так лень.

Иван молча сопел и с трудом, прогибаясь назад, вы-таскивал лопату с землей, затем всем телом обрушивался на эту лопату, чтобы разбить вынутый ком земли.

– А щас ты получишь шелобан, - весело сказал Мишка.
– Чтоб не копал как зря, а на всю лопату.

И Монгол отвесил Ваньке шелобан с оттяжкой. У Ива-на выступили слезы на глазах. Видно было, что он устал и еле держит лопату.

– Монгол, дай я покопаю за Ваньку, - предложил Па-хом.

– Не надо, - сказал Монгол.
– Договор дороже денег. Он мне два миллиона проиграл, пусть копает.

– А тебе не все равно, кто будет копать? Пусть Ванька отдохнет, а я покопаю.

Мы молча смотрели на Монгола.

– Ладно, - подумав, согласился Монгол.
– Копай, жал-ко, что-ли.

После Пахома копал Витька Мотя, потом я, потом Са-муил Ваткин, потом Аликпер Мухомеджан, потом Изя Кап-лунский. Устав, решили сходить на речку, а после обеда раздобыть лопаты и докопать Мишкин огород.

На улице Революции, у рабочих бараков, малышня иг-рала в ножички. Монгол вдруг остановился и приподнял за шиворот второклашку Славку Песенкова.

– Ты чего, пусти, - Славка стал извиваться, стараясь ос-вободиться от Монгола.

– Да я тебя не трогаю, дурачок. Мишка отпустил Славку.

– Правда, что тебя берут в Москву в детский хор?

– Ага, - подтвердил Славка и шмыгнул носом. В носу звонко хлюпнуло.

– А как же мамка отпускает?
– поинтересовался Монгол.

– А к нам целую неделю каждый день Игорь Яковлевич приходил.

– Это кто такой Игорь Яковлевич?

– Дирижер. Я в Москве буду на казенных харчах жить в интернате. Мамка хоть и плачет, а ей с нами двумя трудно. Я буду на каникулы приезжать.

– Песенка, спой, - ласково попросил Монгол.

Славка упрашивать себя не заставил. Он будто ждал, когда его попросят спеть, отошел чуть в сторону, откашлял-ся и запел чистым серебряным дискантом, от которого му-рашки пошли по коже:

Суль маре лючика, Лястро гарденто,

Плячиде лендо, Простер альвендо.

Вели тер ляпиде, Валь тендо мия,

Санто Лючия, Санто Лючия.

Славке было все равно, на каком языке петь. Он пел так, как пели на пластинке, по радио или в кино. Пели бы там на китайском, и он повторял бы слова на китайском языке. Слова у него как-то прочно оседали в голове вместе с музыкой, и он не воспринимал их раздельно.

– Песенка, спой еще, - стали просить мы, но тут из окна высунулась мать Славки, Зоя:

– Чего к ребенку привязались? А ну марш отсюда! Здо-ровые балбесы! Делать нечего?.. А ты иди домой, - напусти-лась она на Славика.

Внешность Зои не вязалась с хриплым, срывающимся на визг голосом. Красавица со смуглой кожей, голубыми глазами, длиннющими ресницами и черной толстой косой, уложенной венком вокруг головы, мать Славки орала, раз-дражаясь по любому поводу. Женщины уступали ей и тер-пеливо сносили грубость. Ее жалели.

В сорок четвертом Зое принесли похоронку, а месяцем раньше ее муж, офицер с золотыми погонами и грудью, ук-рашенной орденами и медалями, приезжал в отпуск по ра-нению и ходил с ней под ручку. Женщины понимающе улыбались и прятали зависть, опуская глаза, а дома ревели от щемящей тоски и одиночества...