Моя сто девяностая школа (рассказы)
Шрифт:
Но всех забил Старицкий. Во-первых, он вышел на эстраду в серой толстовке и босиком, как Лев Толстой.
Во-вторых, он нарисовал у себя на левой щеке губной помадой сердечко, и, в-третьих, он читал шепотом.
Я запомнил только одно четверостишие:
Небо плевалось. Бамбунил дождь
Желтый с зеленым. Молния валится.
Ты не любишь меня? Ненавидишь?
Ну, что ж?
Все равно я живу. Я - Старицкий.
И все девчонки ему бешено хлопали.
– Этот парень напоминает мне хромую мушку, которая попала в клубничное варенье,
Он никогда ничего не писал и не читал в школе.
Но стал очень хорошим детским поэтом, и теперь его книжки с удовольствием читают в нашей школе. Он жил на Зверинской улице.
ПРЕРВАННЫЕ МЕЧТЫ
– Когда я окончу школу, - сказал Каценеленбоген, - я стану артистом и буду всех потрясать.
– Почему же ты за все время учения ни разу нас не потряс? Даже не попробовал, - сказала Паня Пищик.
– Потому что я скрывал свой талант. Я его показывал только своей маме, и она даже плакала.
– От твоего таланта?
– От того, как я читаю драматические произведения. Я ее волновал. Не будьте дураками и прекратите свой идиотский смех. У каждого есть свои желания, и ничего смешного в этом я не вижу.
– А я постараюсь стать ученым, - сказал мрачно Ваня Лебедев.
– Я буду изучать рукописи Пушкина, Лермонтова, Толстого. Я хорошо разбираюсь в их почерке. И я наверняка найду что-нибудь неопубликованное.
– Третью часть "Мертвых душ", - сказал Розенберг.
– Она сожжена Гоголем, но не исключено, что где-нибудь затерялось несколько страниц рукописи, - сказал Ваня.
– И острить на эту тему - глупо.
– Лично я буду строить корабли, - сказал Сашка.
– И буду на них ходить в море, а может быть, и дальше.
– А я буду геологом и буду искать золото, - сказала Алла Корженевская.
– Не все то золото, что блестит, - заметил Павка.
– А я не все и буду искать.
– А я выйду замуж, - сказала Леля Берестовская.
– Мой муж будет очень красивый. У нас будет шикарная квартира из пяти комнат, две собачки, кошечка и говорящий попугай.
– И ты будешь жить на Азорских островах и будешь принцессой, - сказал Розенберг.
– Но имей в виду: и там произойдет революция, и ты будешь рыдать, но уже ничто не поможет. Таков конец всех капиталистов. Скоро тебе кончать школу, но ты ничему не научилась.
– Мне стыдно, что это говорит моя подруга, - сказала Ира Кричинская. Единственное, что меня утешает, это то, что она дура.
– А я, наверно, буду врачом, - сказал Бобка.
– И я постараюсь, чтобы все были здоровы. Даже Берестовская, если она, конечно, не уедет на Азорские острова.
– Что касается меня, - сообщил Навяжский, - то я буду инженером. Советская власть плюс электрификация. Я буду строить электростанции. Помните, как я исправил на той неделе короткое замыкание? Меня с детства тянет к электричеству. Я даже позавчера дома провел телефон из ванной в переднюю.
– Зачем?
– спросил я.
– Чтобы, если нужно, поговорить, - сказал Шура.
– Я поступлю в электротехнический институт.
– Если тебя примут, - заметил Штейдинг.
– Кого же туда принимать, если не меня?
– А я пойду в библиотечный институт, - сказала Элла Бухштаб.
– Мне хочется стать библиотекарем.
Я всегда буду жить с книгами. Что может быть интересней!
– А я буду гостем!
– воскликнул Старицкий.
– Я буду ходить ко всем вам в гости и узнавать, что вы делаете.
– А учиться?
– спросила Гольцман.
– А учиться мне уже давно надоело.
Тут вошла в класс Любовь Аркадьевна и сказала:
– Займите свои места. Продолжим наши занятия.
– И Павел так вздохнул, что она спросила: - Что с тобой, Старицкий?
– Немножко взгрустнулось, - сказал он.
– Ничего.
С годами это пройдет.
ВИКТОРИЯ-РЕГИЯ
День начался не очень хорошо. Два дня назад мы ходили на экскурсию в Русский музей и смотрели там разные картины. Самое большое впечатление на нас произвела огромная картина в золотой раме, занимавшая чуть ли не всю стену, "Гибель Помпеи" художника Брюллова, в которой изображено извержение Везувия в этой самой Помпее, когда лава низвергается на город и рушит все на своем пути. На этой картине множество людей. Все в страхе. Люди бегут, валятся колонны - в общем, давка, ужас, столпотворение.
И вот сегодня на первой же перемене мы решили играть в гибель Помпеи. Что мы сделали? Мы перевернули стоявшую в классе вешалку, нагромоздили друг на друга несколько парт, сдвинули с места шкаф и с дикими криками начали толкать друг друга. Схватили Лелю Берестовскую и посадили ее на шкаф. Она оттуда вопила, а мы прыгали вокруг и орали.
Потом мы повалили на пол Леньку Селиванова, и началась "куча мала". Все кричали: "Караул!" Чиркина и Дружинина визжали, и все мы носились по классу и скакали по партам.
На шум, конечно, прибежала учительница из соседнего класса - Анна Григорьевна.
– Что у вас происходит?
– спросила она.
– У нас тут гибель Помпеи, - сказал я, - и мы спасаемся.
– Глупая игра, - сказала Анна Григорьевна.
– Гибель Помпеи - это большое несчастье. Это горе. И смеяться над этим не приходится. Вы представляете себе, что это такое? Разверзается земля, рушатся здания, огненная лава затопляет все, люди проваливаются сквозь землю, гибнут, и нет спасения. Разве это игра?
Вы же взрослые ребята. Как вам не стыдно!
И, честно говоря, нам всем стало стыдно.
– Извините, - сказал Селиванов.
– Мы больше не будем.
И сразу в классе стало тихо, как в музее.
Но если говорить честно, игра нам понравилась, и нам не хотелось так просто от нее отказываться. И мы нашли выход.
Точнее, его нашел Старицкий. Он предложил:
– Давайте так же все переворачивать и орать, только назовем это "Праздник в сумасшедшем доме".
Предложение было принято единогласно. И мы продолжали игру.