Моя судьба. История Любви

Матье Мирей

— Больше всего меня удивляет, что после столь трудного испытания вы выглядите такой свежей, будто можете заново повторить концерт.

Я и в самом деле могла бы это сделать. И вот почему: отец ни на миг не покидал меня. И в этом я черпала силы.

Мой заветный сад

Мой маленькими музей

Мое отношение к миру «образов» — кинематографу и телевидению — самое пылкое. Ведь именно на телевидении 21 ноября 1965 года я родилась (в тот же день, что и Мишель Друкер); не будь телевидения, не было бы и меня. И если бы мое лицо не появлялось постоянно на голубом экране, я перестала бы существовать. Вот почему телевизор — желанный

гость в моем доме (я по-прежнему живу в Нейи, но теперь уже в трехэтажном доме, который стоит в небольшом саду, здесь чувствуешь себя почти как в деревне): его можно увидеть везде — в гостиной, в комнате, где я работаю, в спальне и даже на кухне, где мы едим в непринужденной обстановке (за исключением тех дней, когда там стряпает Бубуч, то есть дядя Джо. Я стала называть его так, после того как на экраны вышел фильм «Буч Кэссиди»). Сама я в жизни не сварила даже яйца. Варит яйца, как и все остальное, Матита. Умение готовить она унаследовала от тети Ирен. Она такая же искусная повариха и хорошая хозяйка. Время от времени Бубуч, который водит дружбу с такими мастерами кулинарного дела, как Бокюз, появляется у нас с рецептом нового блюда. И тогда мы превращаемся в подопытных кроликов. К примеру, мы два месяца подряд ели безе, пока он осваивал секрет их изготовления. Сколько цыплят не появилось на свет из-за того, что он пустил в дело уйму яиц! Но зато его пирожные теперь так хороши, что, уходя из нашего дома, друзья уносят их целыми пакетами.

Когда же он угощает раками (а готовить их надо два дня!) или пирожными, мы не смотрим телевизионных передач. Зато до ужина и после ужина нас от голубого экрана не оторвешь.

Его высочество Телевидение дало мне так много, что и мне, естественно, захотелось привезти для него подарок из Нью-Йорка. Нет, это была не песня и не музыкальная комедия, это были… куклы, которых в Париже прежде никто еще не видал. Да, куклы «собственной персоной», если так можно выразиться, говоря о марионетках. Они стали главной сенсацией моего телешоу 1977 года. Косоглазый простофиля Эрни, живущий в мусорном ящике Оскар, болтун Берт с грушевидной головой и взъерошенный грубиян «Big Bird» [37] (только очень высокий человек, подняв руку над головой, может дотронуться до кончика его клюва, который торчит вверх на 2 метра 35 сантиметров!).

37

«Большая Птица» (англ.).

По крайней мере, я могу быть спокойна: ни за кого из них меня не просватают!

Многому учишься, приглядываясь к выступлениям других. Я критически отношусь к собственным программам, записанным на видеомагнитофон, отыскиваю в них ошибки. И никогда не бываю довольна собой. Настанет ли день, когда я буду довольна?!

Тем не менее, охотно я выступаю по телевидению, особенно когда играю какую-либо роль!

Я до сих пор храню воспоминания о некоторых очень веселых передачах. В одной псевдоисторической комедии участвовали спартанцы; ее главная героиня, Фифигения (автор пародии Роже Пьер назвал ее так по аналогии с мифологической Ифигенией), возвращается с Олимпийских игр, где она заняла первое место по прыжкам в высоту с шестом! Запомнились мне и очки секретарши из скетча «Отпечатанное на машинке письмо», нелепое поведение которой выводило из себя Жана Пиа, унаследовавшего эту роль от Саша Гитри. И линейка в руках учительницы, которая обучает группу шалунов песне Пьера Перре «Озорник».

Я всякий раз удивляю тех, кто не подозревал во мне задатков комической актрисы!

Вспоминаю один случай: устроитель гала-концерта для довольно чопорной аудитории в одной из соседних стран сказал мне:

— Если не ошибаюсь, вы, участвуя однажды в веселой программе Патрика Себастьяна, очень развлекали зрителей. Вполне возможно, что и на этот раз вас попросят исполнить на «бис» песню «Озорник».

Я не представляла себе, как можно для такой избранной публики спеть «Озорника», да еще после песни «Не покидай меня»! Я была просто в панике, тем более что исполняла эту дьявольскую песенку всего один раз и слова ее совсем забыла. Но желание публики — закон, и на всякий случай нужно быть готовой.

Поэтому я позвонила Надин и попросила ее продиктовать мне слова песни «Озорник». Бедняжка поперхнулась:

— Какие слова?

— Слова «Озорника».

— Зачем они вам?

— На всякий случай.

Она решила, что я ее разыгрываю. Такое нередко случалось. Как-то Джонни разбудил ее среди ночи (вероятно, забыв о разнице во времени) и сообщил, что нас в Аризоне занесло снегом. Спросонок она воскликнула:

— Не трогайтесь с места, я сейчас приеду!

Через два часа Надин мне позвонила. Она нашла слова песни и стала их диктовать. Если телефонистка на коммутаторе нас слушала, она, должно быть, немало повеселилась.

Меня несколько раз вызывали, но никто не просил исполнить песню «Озорник». Я негромко сказала Жану Клодрику:

— «История любви».

— А не «Озорника»? — переспросил он, едва разжав губы.

Я покачала головой и повторила:

— «История любви»!

— Ладно!… Тебе виднее!

В моем скромном «личном» музее я бережно храню книжечку с карандашными пометками на полях. О, как бы мне хотелось сыграть всю роль целиком! Фернан Сарду сделал мне самый большой комплимент, какой только можно было сделать: «Ты была наиболее трогательной исполнительницей роли Фанни.» Он сказал это после того, как я вместе с ним (отцом Мишеля Сарду), воплощавшим после Ремю образ Сезара, разыграла сцену, связанную с письмом Мариуса. Мне очень хотелось познакомиться с Марселем Паньолем. Это «мой» автор; хотя я читаю мало, но две или три его книги мне хорошо знакомы. Его так легко понять: когда он описывает дерево, оно отчетливо встает у тебя перед глазами.

Наша встреча состоялась благодаря Тино Росси, который дружит и с Паньолем, и с Джонни:

— Не тревожься, Марсель, — сказал Тино, представляя меня. — Она не болтает, она только поет!

Все мы рассмеялись. Обстановка стала непринужденной, и Росси сказал мне:

— Спой что-нибудь для Марселя!

Я остановила свой выбор на песне, которую будто специально для этого случая написал Гастон:

Акцент мой сохранился,

В Марселе он родился,

Со мною вместе рос

Там, где шумят оливы,

Где много синей сливы

И виноградных лоз…

Марсель был тронут. А я. погрузилась в молчание. Моя немота не удивила Тино.

— В молодости я был так же застенчив, как ты, — сказал он. — Женщины считали меня сердцеедом, и одна из них как-то пришла ко мне в артистическую уборную, одевшись, словно для врачебного осмотра — под плащом на ней ничего не было!

Я так оробел, что не мог ей. отказать. А знаешь, почему я сыграл свадьбу 14 июля? Хотел, чтобы она осталась незамеченной — все в это время смотрели парад!

Мирей Матье в СССР полюбили раз и навсегда, в 1967-м ее даже снял в эпизоде своего фильма «Журналист» знаменитый советский кинорежиссер Сергей Герасимов

В тесной компании Тино был на редкость приятным сотрапезником. Бубуч не раз угощал нас рыбной похлебкой с чесноком и пряностями собственного приготовления. Тино неизменно беспокоило только одно: его вес. Последние 20 лет он был не только певцом, но и преуспевающим деловым человеком — выпускал собственные пластинки. И при этом постоянно жаловался:

— Я самый разнесчастный человек: меня вечно терзает ГОЛОД!

Мы обменялись с ним песнями. Он по этому поводу шутил:

— Мы с тобой «взаимозаменяемы»!

Я позаимствовала у него песню «Милый рождественский дед», а он иногда исполнял «Париж во гневе» и «Последний вальс».

Его смерть сильно опечалила меня, Джонни горевал еще больше. На правах друга семьи он устроил достойные похороны, во всем помогая его вдове Лилии и сыну Лорану, которого я ласково называла «кукленок». Нам предстояла тяжелая поездка. После мессы в церкви Мадлен и скорбного прощания с парижанами мы в специальном самолете повезли гроб Росси на Корсику. Погода там стояла ненастная; несмотря на это, пока погребальный кортеж двигался от селения к селению, люди стояли на пороге домов и крестились. Мостовые некоторых улиц были устланы цветами, их приносила молодежь. Когда мы прибыли наконец в Аяччо, жизнь в городе замерла.