Моя Святая Земля
Шрифт:
– Ну, в чём дело, Кирюха?
– спросил отец, выходя в коридор из кабинета. Он был напряжён и зол; Кирилл вдруг подумал, что теперь знает, как отец выглядел в лихие девяностые, удерживая на плаву среди сплошного криминала свой первый кооператив.
– Ты посмотри, кого твой сын в дом приволок!
– воскликнула мама патетически.
– У вас документы есть, молодой человек?
– спросил отец у Сэдрика одновременно брезгливо и грозно.
– Он по-русски не понимает, - тут же вставила
Так разошлись, будто я террориста пригласил, подумал Кирилл с тоской. Сэдрик мрачно усмехнулся: "Началось..." - и Кирилл тронул его за плечо: "Всё в порядке".
– Я понял, - сказал он вслух, понимая, что прощания, которого хотелось бы, не выйдет.
– Простите, мама-папа, мы уходим. Пошли, Сэдрик.
– Никуда ты не пойдёшь!
– крикнула мама, и в её голосе появилась тень истерики. Отец втянул голову в плечи, опустил брови на глаза и сделал шаг вперёд - будто хотел остановить Кирилла силой. И Кирилл вдруг понял, что бы было с ним, с его приёмными родителями и со всеми прочими людьми из его окружения, если бы их не убаюкивал и не нежил ореол благости.
Мама кричит на меня, подумал он, а отец готов меня ударить. Потрясающе.
– Только не злись на них, государь, - тихо сказал Сэдрик.
– Это из-за меня. Они не плохие.
– Я их избаловал, - кивнул Кирилл.
– И теперь они в ярости, потому что я пытаюсь отнять их сладкое.
– Говори по-русски при матери!
– рявкнул отец.
– Говорю по-русски, - сказал Кирилл, глядя на него.
– Я вас с мамой очень люблю. Я вам очень благодарен. Но мне пора уйти. Правда, пора.
– Куда?!
– выкрикнула мама.
– Домой, - печально признался Кирилл.
– У меня есть дело, долг... Мне надо...
– Ну, вот что, - перебил отец.
– Прекращай цирк и отправляйся мыть руки - и ужинать. И скажи твоему приятелю - пусть убирается, пока я полицию не вызвал.
Кирилл вздохнул.
– Так. Папа, можно поговорить с тобой серьёзно? По-мужски, а не как в детском саду?
Отец криво усмехнулся и сказал после слишком долгой паузы:
– По-мужски? Ну, хорошо. Слушаю тебя.
– Отлично, - сказал Кирилл.
– Для начала позволь, пожалуйста, Сэдрику пройти ко мне в комнату и подождать меня там. У подъезда - холодно, а он и так намёрзся, пока меня разыскивал.
– Антон!
– вклинилась мама, но Кирилл покачал головой и поднёс пальцы к губам:
– Мамочка, дай мне, пожалуйста, поговорить с папой. Наедине. Пожалуйста.
Мама бросила на него негодующий взгляд и ушла в гостиную, захлопнув дверь слишком громко. Кирилл взял Сэдрика за локоть и втолкнул в свою комнату. Снял куртку и рюкзак, отдал ему:
– Подожди здесь. Всё остаётся в силе. Просто подожди.
Сэдрик кивнул и тоже прикрыл дверь. Кирилл направился в кабинет отца - и отец был вынужден пойти следом. Кирилл чувствовал его раздражение и злость - но хуже того: он чувствовал, что злость и раздражение скрывали страх. Отец был в панике и не знал, что делать.
И паника взрослого, особенно - любимого и уважаемого взрослого - это было невыносимо.
Кирилл закрыл третью дверь, окончательно от всех отгородившись. Отец тут же спросил:
– Ну и что всё это значит?
Кирилл снова вздохнул, унимая собственный страх, неуверенность и жалость, ощущаемую, как боль.
– Папа, - сказал он тихо, - прости, я должен об этом сказать. Я ведь - неродной. Приёмыш. Я не спрашиваю - знаю.
Лицо отца стало таким отчаянным, что жалость и тоска перехлестнули все мыслимые пределы. Отцу было очень непросто говорить на эту тему, но врать Кириллу в глаза он не стал. Только спросил, глухо:
– Этот рассказал?
– Да, - Кирилл тоже не видел резонов врать.
– И ты вот так, сразу, поверил первому встречному?
– спросил отец с мукой.
– Сходу?
– Мне пришлось, - кивнул Кирилл.
– Потому что вот так, сходу, я заговорил на его языке. На СВОЁМ языке. Я, оказывается, его помню, язык. И вспомнил лицо... матери. Настоящей. Она мне приснилась.
– Не можешь ты ничего помнить, - бросил отец, глядя в угол.
– Тебе было всего-то несколько дней от роду. И - что можно сказать о твоей матери, если тебя нашли чуть ли не на помойке, а?
– Её убили, - сказал Кирилл.
– И хотели убить меня. Меня спас папин друг... настоящего отца, которого я никогда не видел. Убийц увёл, а сам погиб. Я - сирота, круглый сирота.
Отец кашлянул, неловко обнял его за плечи, сказал, смущаясь:
– Ну... мы же с мамой есть... Мы всегда тебя, как родного...
Кирилл тихо отстранился, поражаясь силе моральной боли:
– Я был очень милый ребёночек, да?
Отец вымученно улыбнулся:
– Ещё какой! Да ты и сейчас хоть куда...
Ох...
– Папа, - заставил себя сказать Кирилл, - пожалуйста, не забудь, это очень важно. Завтра же застрахуй всё. Всё, что у нас есть. Фирму, квартиру, дачу, машину... маму и себя. Завтра с утра пойди и застрахуй. Обещаешь?
– Ты чего, чудак?
– улыбка отца стала шире и, пожалуй, веселее.
– Ты всегда говорил, что я - талисман. Я ухожу. Талисмана больше не будет. Могут начаться неприятности, полосой, - сказал Кирилл тихо.
– Пожалуйста, прими это всерьёз. Особенно это касается мамы. Она может начать... злиться или плакать... пить... следи за ней, пожалуйста. В тебя я верю, ты сильный. И люблю вас обоих, очень.