Моя темная Ванесса
Шрифт:
– Знаешь, что я хотел бы сейчас сделать? – спросил он. Его речь звучала плавнее обычного, и он покачивался, указывая на меня сигаретой. – Найти тебе большую кровать, подоткнуть тебе одеяло и поцеловать тебя на ночь.
На секунду мой мозг замкнуло, я помертвела. Миновали мгновения пустоты, помехи на экране, стена шума. Затем я рывком вернулась к жизни с резким, сдавленным звуком – не совсем смешком и не совсем всхлипом.
Дверь столовой открылась, из нее полилась танцевальная музыка. Перекрикивая шум, женский голос позвал:
– Джейк?
Момент оборвался. Мистер Стрейн повернулся, бросил сигарету, не затушив, и поспешил на голос. Я наблюдала, как дымятся опавшие иглы, пока он торопливо
– Вышел ненадолго подышать, – сказал он ей.
Вместе они скользнули внутрь. Меня скрывали еловые ветви – как и его, когда я только вышла на улицу. Мисс Томпсон меня не видела.
Я уперлась взглядом в дымящуюся сигарету, подумывая поднять ее и поднести к губам, но вместо этого затушила ее каблуком. Потом вернулась на танцы, отыскала Дину Перкинс и Люси Саммерс, которые потягивали что-то из пластиковой бутылки для воды, комментируя костюмы всех присутствующих. Всего в нескольких футах от них стояли Стрейн и мисс Томпсон. Он не сводил с нее глаз. Дженни с Томом стояли бок о бок на краю танцпола: примирение состоялось. Она обняла его за плечи, зарылась лицом ему в шею. Этот жест показался мне таким интимным и взрослым, что я инстинктивно отвела взгляд.
Дина и Люси передавали друг другу пластиковую бутылку, в которой плескалась какая-то жидкость. Отхлебывая, Дина поймала мой взгляд:
– Чего?
– Дай попить, – попросила я.
Люси потянулась к бутылке.
– Извини, запасы ограничены.
– Если не дадите, я вас заложу.
– Заткнись.
Дина взмахнула рукой:
– Дай ей выпить.
Люси со вздохом протянула мне бутылку:
– Можешь пригубить.
Спиртное обожгло мне горло так сильно, что я от неожиданности зашлась кашлем. Так банально. Дина с Люси даже не пытались скрыть смех. Сунув им бутылку, я вылетела из столовой, мечтая, чтобы мистер Стрейн это заметил, чтобы он понял, почему я злюсь и чего я хочу. На улице я помедлила, проверяя, пойдет ли он за мной, но он так и не вышел – конечно, не вышел.
В общежитии было тихо и пусто. Двери в комнаты были закрыты, никто еще не вернулся с дискотеки.
Я уставилась на дверь в апартаменты мисс Томпсон в дальнем конце коридора. Если бы она его не позвала, что-то бы произошло. Он сказал, что хочет меня поцеловать; может, и поцеловал бы. Не снимая своего костюма, я подошла к двери мисс Томпсон. Скорее всего, прямо сейчас мистер Стрейн с ней шутит. Поздней ночью они, скорее всего, собирались пойти к нему и заняться сексом. Может, он даже расскажет ей обо мне, о том, как я вышла за ним на улицу, а он из вежливости сказал то, что сказал. «Она в тебя втрескалась», – поддразнила бы его мисс Томпсон. Словно все происходило только в моей голове и я сама это придумала на ровном месте.
Я схватила фломастер, прикрепленный к ее маркерной доске. Там еще оставались записи с прошлой недели: день и время собрания в общежитии, открытое приглашение на ужин со спагетти в ее апартаменты. Одним взмахом руки я стерла записи и огромными жирными буквами во всю доску написала: «СУКА».
Ночью после дискотеки выпал первый снег и тяжелым четырехдюймовым слоем укрыл кампус. В субботу утром мисс Томпсон собрала нас всех в комнате отдыха и попыталась выяснить, кто написал «сука» на ее двери.
– Я не злюсь, – заверила она. – Я просто не понимаю.
Сердце застучало у меня в висках. Я сидела, сцепив руки на коленях, и заставляла свои щеки не гореть.
После нескольких минут молчания мисс Томпсон сдалась.
– Мы можем спустить все на тормозах, – сказала она. – Но только на этот раз. Понятно?
Она кивнула, как бы подсказывая нам ответить «понятно». Возвращаясь наверх, я оглянулась и увидела, что она
В воскресенье днем я подошла к ее двери, и мой взгляд задержался на еще чуть заметной надписи «сука» на доске. Я почувствовала себя виноватой – не настолько, чтобы признаться, но достаточно, чтобы мне захотелось сделать ей что-то приятное. Мисс Томпсон открыла дверь в спортивных штанах и толстовке с надписью «Броувик», ее волосы были собраны в хвост. Она была без косметики, на щеках ее виднелись шрамы от акне. Интересно, видел ли ее такой мистер Стрейн.
– В чем дело? – спросила она.
– Можно я схожу с Мией погулять?
– Боже, она будет в восторге. – Мисс Томпсон оглянулась и позвала свою хаски, но та уже со всех ног неслась ко мне, навострив уши и распахнув голубые глаза, воодушевленная словом «погулять».
Пока я надевала на Мию шлейку и пристегивала поводок, мисс Томпсон напомнила, что скоро стемнеет.
– Мы далеко не пойдем, – сказала я.
– И не позволяй ей носиться.
– Знаю-знаю.
В последний раз, выгуливая Мию, я спустила ее с поводка поиграть, а она тут же кинулась в сад за корпусом искусств и вывалялась в удобрениях.
За ночь потеплело до десяти градусов, и снег уже растаял, оставив после себя топкую, скользкую землю. Мы двинулись по тропинке, вьющейся вокруг спортивных полей, и я удлинила поводок, чтобы Мия могла все обнюхать и порезвиться, скача из стороны в сторону. Я любила Мию, это была самая красивая собака, которую я когда-либо видела. Шерсть у нее была такой густой, что, когда я чесала ей холку, пальцы исчезали в ней по второй сустав. Но больше всего я любила ее за то, что у нее был сложный характер. Властный. Если она не хотела что-то делать, то принималась недовольно выть. Мисс Томпсон говорила, что у меня, наверное, дар ладить с собаками, потому что Мие не нравился никто, кроме меня. Но собак легко было завоевать – гораздо легче, чем людей. Чтобы собака тебя полюбила, достаточно было хранить в кармане угощение и почесывать ее за ушами или по крестцу. Когда собака хочет, чтобы ее оставили в покое, она не станет играть в какие-то игры – она даст понять, что к чему.
У футбольного поля дорожка разделялась на три тропки поуже. Одна вела назад в кампус, другая в лес, а третья – в город. Хотя я обещала мисс Томпсон не уходить далеко, я выбрала третью тропинку.
Витрины центральных магазинов были украшены пластиковой осенней листвой и рогами изобилия, а в пекарне уже повесили рождественские фонарики. Миа тянула меня за собой, а я рассматривала свое отражение в каждом окне: двухсекундный проблеск волос, развевающихся вокруг моего лица, – может, красивого, но может, и уродливого. Дойдя до публичной библиотеки, я остановилась. Миа нетерпеливо оглянулась на меня, поблескивая белками голубых глаз, а я стояла неподвижно, вглядываясь в дом напротив. Его дом – должен быть его. Дом оказался меньше, чем я думала, с посеревшими кедровыми дранками и темно-синей дверью. Миа робко подошла ко мне, уткнулась мне лбом в ноги. Пойдем.
Конечно, потому-то я и пошла этой дорогой. Вот почему я захотела погулять и попросила мисс Томпсон одолжить мне собаку. Я воображала, как пройду мимо, а он случайно окажется на улице, увидит меня и окликнет, спросит, почему я выгуливаю собаку мисс Томпсон. Мы бы немного поболтали на лужайке перед домом, а потом он пригласил бы меня зайти. Дальше моя фантазия выдыхалась, потому что, чем мы займемся дальше, зависело от его желаний, а о них я понятия не имела.
Но возле дома его не оказалось, и, кажется, внутри тоже. В окнах было темно, на подъездной дорожке не было машины. Он был где-то еще, жил своей жизнью, о которой я знала до бешенства мало.