Моя жена – ведьма. Дилогия
Шрифт:
— Наташа, ты не очень рискуешь? Я видел тут таких здоровенных волкодавов…
— Не волнуйся, любимый, дядя Миша с ними договорился. Они, конечно, верны своим хозяевам, но существует и звериная солидарность. Вообще у меня свободный пропуск в оба конца.
— Замечательно, а теперь слушай внимательно.
Я как можно короче рассказал ей все, что удалось узнать. Ну или почти все… Болтать о разбушевавшейся страсти молодой хозяйки было бы крайне неразумно. Наташа и так разнервничалась, поняв, что мне придется ночевать в одном доме с оборотнем.
—
— Найди чеснок и повесь над входом, на пороге начерти мелом святой крест, а на подоконнике разбросай побольше зерен, — весомо добавила она. — Судя по всему, эта дамочка обычная упыриха, она боится серебра и холодного железа, у нее наверняка аллергия на лук и чеснок, изображение креста не может переступить ни одна нечисть, а зерна нужны для того, чтобы ее отвлечь. Вампиры почему-то аккуратны до педантичности, они развязывают все узлы и собирают всю разбросанную мелочь. Это может и не понадобиться, но в каких-то случаях дает тебе несколько минут форы… Боже мой, как я боюсь за тебя!
— Любимая, — я с наслаждением расцеловал волчицу в ласковые желтые глаза, — беги! Мне пора возвращаться в дом и превратить свою комнату в неприступную крепость. Не волнуйся за меня.
Она лишь жалобно вздохнула и, вильнув хвостом, скрылась в темноте. Ну, что же, значит, мне тоже пора… Так, где можно взять чеснок? Впрочем, вряд ли его держат в этом доме. И зерна — где мне их искать по ночам? Ладно, начерчу крест, должно сойти. По дороге я еще отломал подходящий сук. Теперь оставалось только забаррикадироваться…
Как я обратил внимание, все обитатели барского дома после десяти прятались по своим норам, надежно запирая двери. Добрый Парамон принес в мою комнату трехгрошовый подсвечник и, подозрительно оглядываясь, сунул мне настоящую серебряную ложечку.
— Бери, бери, Ганс… как по батюшке-то, Сергеич?
— Наоборот, Серж Гансович, — улыбнулся я.
— Ну, тоже ничего… с кем не бывает… Ложку в кулаке держи, не выпуская, говорят, оборотень серебра боится. Мы тут все что ни есть такое носим, не ровен час, да и сгодится.
— Данке шен. — Я сунул ложку за голенище сапога.
— Чего?
— «Спасибо» по-немецки.
— А, ну храни тебя Господь. — Старый лакей перекрестил меня на прощанье и ушел к себе.
— Свойский дедок, — констатировал Фармазон, потягиваясь у меня на кровати. — Видать, ты ему очень приглянулся, а вообще-то русские люди относятся к иностранцам с непонятной жалостью, как к безнадежно больным детям.
— А где Анцифер?
— Махнул в Город, говорит, ему надо срочно что-то забрать из вашей квартиры. Просил присмотреть. Ты за разговорами-то дверь не забудь запереть. Деревяшку нашел? О, самое то! Давай-ка я сам поставлю.
— Думаете, она придет?
— Всенепременно! Ты же просто пленил несчастную женщину. Бедняжка весь ужин провела в ступоре, не в силах отвести
— А вот это, между прочим, ваша заслуга! Зачем понадобилось нести эту псевдолюбовную чушь, да еще на дикой смеси трех языков с кошмарным акцентом?!
— Ну и че? — недоуменно скривил губы черт. — Я же нечистый дух, у меня девиз: «Сделал гадость — на сердце радость». Ты тоже запомни: «С кем поведешься — так тебе и надо!»
— Спасибо, удружили…
— Да сколько угодно, от всей широты души! Нет, ну ты сам подумай, какой скучной и пресной была бы твоя жизнь, если бы не я. Представь, что у тебя остался один Циля… Начнем с того, что ты бы вовсе не женился. Он бы из тебя отшельника сделал. А не вышло бы, так этот легкокрылый моралист, скорее всего, подсунул бы тебе в жены субтильную богобоязненную фифочку из религиозной семьи. Каждое воскресенье — в церковь, с утра до вечера — беспрерывные молитвы, посты, праздники, ночные бдения, заутрени, вечери и прочие прелести. Добавь еще секс только для деторождения. Никаких предохранительных средств! Каждые девять месяцев — по ребенку! И все наверняка кончилось бы тем, что он умудрился бы распихать вас обоих по монастырям, а ваших детей по церковным приютам. Теперь переходим к творчеству…
— Довольно! Я все понял. Однако если бы мне пришлось жить без Анцифера, то картинка бытия получилась бы еще более мрачная. Сойдемся на том, что белое и черное должно уравновешивать друг друга.
— Ладно, дипломат, считай, что мы с кудряшкой в белом до конца дней к тебе привязаны. У меня тоже совесть есть, я ведь понимаю, что только моим ты не будешь никогда. Как, впрочем, и Анциферовым… За что мы оба тебя конкретно уважаем.
— Фармазон, может быть, мне показалось…
— Эй, парень, — встревожился черт, — ты че это бледный такой? С желудком чего? А не надо было рыбный пирог солеными груздями заедать…
— Шаги… Шаги за дверью!
— Это она! — Резко уменьшившийся Фармазон прыгнул мне на руки. — Серега, давай под кровать спрячемся.
— Открой, — низким голосом потребовали из-за двери. Я невольно вздрогнул, голос, несомненно, принадлежал Ольге Марковне, но был как-то приглушен и звучал с хрипотцой.
— Ты что, с ума сошел?! Нипочем не открывай! Скажи, никого нет дома.
— Никого нет дома, — послушно повторил я.
— Серж! Откройте, я сбежала от мужа, если он обнаружит меня стучащейся в вашу дверь, он убьет обоих.
— Ну… так… вы и не стучите. Я хотел сказать, поздно уже, шли бы вы спать, а?
— Я за этим и пришла, соблазнитель. — За дверью раздался каскад томных вздохов и осторожное царапанье. — Ой, я, кажется, ноготь сломала. Ну, не мучайте меня… вы же видите — я сама пришла, открой и возьми меня!
— М-мне надо подумать. — Я обернулся к укрывшемуся под подушкой нечистому.
— Че ты на меня смотришь? Сам думай давай… Может, Циля ошибся. Он вообще-то перестраховщик, между нами говоря. Вдруг графиня и не оборотень.