Моя жена – ведьма
Шрифт:
Я остановился, только когда понял, насколько глубокая тишина овладела залом. Люди буквально застыли с окаменевшим выражением ужаса на бледных лицах. Справа от меня рухнул в обморок ангел Анцифер, гулко ударившись затылком о деревянный пол. Я в недоумении повернулся к черту — тот смотрел на меня, как новобранец на маршала Жукова.
— Что-нибудь не так?
— О-о-о-о… это мягко сказано! Клянусь кривыми рогами Сатанаила, даже я сам не смог бы провернуть речь, повергнувшую в натуральный столбняк такую толпу священнослужителей.
— Но… — Я с тоской пробежал глазами по рядам слабо зашевелившихся слушателей. — Но почему?! Что я такого сказал?
— Так… ничего
— Это что, могло показаться кому-нибудь непонятным?
— Да чтоб меня заживо поглотила геенна огненная! Если у кого и оставались сомнения в твоей принадлежности к колдовству, то ты их успешно развеял!
— Схватить колдуна! — неожиданно тонким голосом заверещал кто-то из монахов в белом.
Ко мне сурово двинулись воины, наклонив копья и алебарды. Вот тогда-то я наконец понял, что с людьми стоит говорить по-человечески…
— Произошла ошибка! Я не колдун! Я — идиот!
— Хватайте его скорее, дети мои, пока он не произнес более страшных заклинаний! Господь смотрит на вас! Он не допустит исполнения злобных козней Дьявола в стенах нашего монастыря. Вяжите колдуна! Мы избавим христианский мир от ужасного чернокнижника…
— Не надо! Я сдаюсь…
— Не робей, Серега, пробьемся! — воинственно фыркнул Фармазон, и… мое тело словно взорвалось непонятной брызжущей силой. К своему глубочайшему удивлению, я, невероятно изогнувшись, ушел из-под удара ближайшей алебарды и ловко укусил за руку сурового стражника. Бедняга от удивления обомлел, уронив тяжелое оружие себе же на ногу. Еще двум парням с копьями я расцарапал носы, визжа, как бешеная кошка. Нападающие стушевались… Диким прыжком я взвился вверх и уже оттуда доплюнул до военачальника. Боже, что со мной?! Теперь все солдаты, рыча от праведного возмущения, отбросили оружие и пошли на меня врукопашную. Монахи выкрикивали подбадривающие молитвы и тоже засучивали рукава. Я дрался, словно ополоумевшая носатая обезьяна. Царапался, кусался, щипался, дергал за волосы, брызгая слюной направо и налево… Я! Человек, доселе и мухи не обидевший! А уж так позорно по-девчачьи драться…
Ответ пришел неожиданно в виде громкого вопля пожилого священника:
— Этот человек одержим демоном!
— Фармазон, — прозрел я. — Это твои штучки?!
— Где? — раздался непонимающий голос у меня в мозгу.
— Пошел вон из меня, сволочь!
— Подумаешь… да нате вам, пожалуйста, не жалко.
В ту же минуту все «боевое искусство» из моих рук испарилось, а взамен навалилась невероятная усталость и боль во всех мышцах. Кто-то повис у меня на плечах, потом ударил чем-то тяжелым в висок, и наступила темнота.
Самое смешное, что я прекрасно понимал, что со мной делают. Словно со стороны смотрел на стражников, скручивающих веревками мое бессознательное тело, на священников, с проклятиями плюющих в мою сторону, на черта, удовлетворенно потирающего ладони, и на робко пытающегося прийти в себя ангела. Словно какая-то третья или даже четвертая часть меня свободно парила в воздухе, наблюдая за всем ходом трагедии. Хотя, наверное, и комедии здесь тоже хватало… Ну Фармазон! Ну удружил, мерзавец с хвостиком… А ведь спроси его сейчас — тут же сделает честные глаза и с пеной у рта будет доказывать, что изо всех сил старался помочь, отдал все свое умение, был уверен, что я прорвусь и что смирение не всегда действенно, а лучшая защита — нападение! Господи, неужели действительно этот махровый авантюрист — часть моей души?! Отродясь не предполагал в себе наличие таких темных талантов… Нет, то, что я не ангел, это я тоже понимал отчетливо, но вот вырастить в своей душе вон ту продувную бестию… А еще жену ведьмой называл! Да моя Наташа наверняка никого не лишала голоса, не запугивала со сцены непонятными словами и (кстати, чего ради я сам-то заговорил этим дурацким, казенно-депутатским, штампованным языком?) не дралась в общественном месте, одержимая личным бесом. Который тут как тут, рад стараться, пользуясь тем, что светлая половина лежит в красивой позе без всякого сознания. Как-то очень уж нескладно начинаются мои приключения. Все-таки чужой мир, иное время, незнакомые люди… Возможно, они даже пытались меня понять, помочь, подбодрить, а я, как последний болван, оттолкнул от себя всех. Мало того, что не приобрел друзей, но и сочувствующих перевел в разряд непримиримых врагов.
Вот сейчас они меня, в смысле мое тело, куда-то тащат. Куда, куда… в темницу, естественно. Вниз по лестнице, теперь через тот же двор, под удивленно-испуганными взглядами молодых монахов, опять вниз, по коридору налево, там особенно мрачный каземат. Занесли в самую дальнюю камеру, бросили на пол. Кругом темень — хоть глаз выколи. На ледяном полу ни соломинки. Ангела и черта, естественно, тоже нет. Где я сам, уже не видно. На определенном этапе обрывочные мысли прекращаются, ощущение полета и взгляда со стороны тоже исчезает. Все кружится, катится и проваливается в тихую неизвестность. Наверное, я просто уснул. В любом случае сознание вернулось не скоро, а в себя я пришел от дикого холода…
Кто-то неуклюже протирал мое лицо мокрой тряпкой. Видимо, в камере все-таки был слабенький свет, я различал силуэт склонившегося надо мной человека.
— Анцифер? Фармазон?
— Бредит, видать, — тихо раздалось в ответ. — Ишь какие непонятные слова выговаривает, бедолага.
— Брось его, Ванья! — донеслось из темного угла. — Стражники говорили, что это колдун.
— Ваши стражи только бить почем зря горазды. Вона как парня веревками опутали — ни стать, ни сесть. А ты говоришь, колдун…
— Да он сам только что произносил имя Светоносного Люцифера и еще часть какого-то заклинания!
— Эй, добрый человек, — вновь склонился надо мной тот, кого называли Ваньей. — Уж будь ласков, скажи на милость, ты не колдун ли?
— Нет… — слабо выдохнул я, пытаясь повернуть голову. Слева забрезжил свет. Жалкая глиняная плошка с плавающим в черном жире фитилем, желтое пламя вычерчивает в темноте лица двух мужчин. Один очень молод, лет восемнадцати — двадцати, с добрым взглядом. Другой, наоборот, очень стар, с жиденькой бородой, бегающими глазками и непонятно-язвительной ухмылкой. Его смуглая кожа напоминала печеное яблоко, а огромное количество морщин превращало лицо в резную индейскую маску. Он мне сразу не понравился. Меж тем молодой узник вздохнул и опустился на колени.
— Освободить бы тебя, да вот, вишь, у самого руки связаны. — Он продемонстрировал мне стянутые веревкой запястья. — Кровь со лба я тебе кое-как отер, ранка неглубокая, но шрам будет.
— Где я?
— В королевской харчевне «Паштет из короны»! — издевательски фыркнул старик. — Ясное дело, что он не колдун, раз такой дурак. Валяется связанный в тюрьме, в камере смертников, да еще нахально спрашивает — где я?! У, так бы и дал по зубам…
— Ты чего раскричался-то, старый Сыч? Али не видишь, что парень и ответить тебе не может. А ну оставь его!