Моя жизнь со Старцем Иосифом
Шрифт:
И все же, как прекрасны были эти труды! Как прекрасны и благословенны были те годы! Сейчас я вспоминаю о них, вижу наши каливы, думаю о том, какая там была жизнь: Ватерлоо, по тяжести трудов и болезней! Это подвижническое и заполненное трудами время принесло плод благодати, непорочности, чистоты внутри и снаружи, в душе и теле — конечно, по молитвам Старца. Старец нас учил теории, направлял нас, чтобы мы не уклонились ни вправо, ни влево, помогал нам — вот так жизнь и протекала с духовной пользой. Суровое воспитание служило успокоению страстей и приобретению всего того необходимого, чего мы были лишены. Мы были молодые ребята и нуждались в таком суровом воспитании. Оно для нас являлось праздником, ибо мы знали, что этот труд будет снова и снова приносить благодать Божию.
У
Мы добровольно были лишены многих вещей с единственной целью — преуспеть духовно. Подвизались мы преимущественно ночью. Ибо ночь по своей природе помогает успокаиваться уму и дает время для молитвы.
Глава седьмая. НАШЕ БДЕНИЕ
Главным делом нашего дня было бдение. Все совершалось ради того, чтобы нам было удобно творить ночную молитву. Тогда, в пустыне, наш устав велел вставать ото сна после захода солнца и приступать к молитве. После пробуждения мы выпивали по чашечке кофе — лишь для того, чтобы это помогло во время бдения. Пить кофе перед ночной молитвой велел нам Старец. Исключение составляли те, кто кофе пить не мог. Немощным братьям разрешалось немного перекусить для подкрепления сил. После кофе мы клали поклон Старцу и молча, не говоря ни одного слова, расходились каждый в свою келлию. И там, по методу и способу, которым нас научил Старец, мы приступали к молитве и бдению. Мы произносили Трисвятое, затем садились на скамеечки и предавались скорби, памяти о смерти, воспоминанию о Христовом распятии. Ничего другого нам на ум и не приходило. После пробуждения у нас все время была память смертная.
Старец нам говорил, что ум сразу после сна — отдохнувший, чистый. И поскольку он находится в таком состоянии чистоты и покоя, это самое подходящее время сразу дать ему, как первую духовную пищу, Имя Христово. Садись на свою скамеечку и, прежде чем начнешь творить молитву «Господи Иисусе Христе, помилуй мя!», на несколько минут задумайся, поразмышляй о смерти. Так нас учил блаженный Старец, вся жизнь которого была ничем иным, как непрестанным побуждением себя к молитве.
Так мы все сидели по келлиям, затворившись в темноте. У нас были только четки и поклоны, поклоны и четки — больше ничего. Я закрывался иногда на два, иногда на три часа, творя умную молитву. Часто я сидел и пять часов. Лишь только мой ум затуманивался и меня начинало клонить ко сну, я выходил во двор. Когда мы уставали от умной молитвы, Старец нам советовал читать, размышлять о духовных вещах, вспоминать свои грехи и вновь возвращаться к умной молитве.
Давал он и такое наставление. «Смотри, — говорил мне Старец, — когда я не нахожу утешения от молитвы, я пою заупокойные тропарики, один, другой, и плачу. Вспоминаю смерть и тому подобное. И ты, дитя мое, если не идет молитва, если она не действует сама и не сильна, обратись к плачу, чтобы получить пользу от него. Не находишь пользы от плача, обрати ум к Распятию Христову. Не можем получить пользу от этого, обращаем ум к нашим грехам. Если и при этом ничего не выходит, вспоминаем наши немощи, отмечаем, в чем они проявляются, чтобы на следующий день подвизаться в борьбе с ними». Исчерпывающее поучение. Не вокруг да около, а по существу. Не в бровь, а в глаз.
* * *
Зимой было холодно, кости мои ныли, но ни спирта, ни керосина у нас не было. [31] Бдение давалось нам с боями, но это было настоящее бдение: восемь-десять часов с молитвой, с поклонами,
Когда нужно было что-то написать, мы зажигали масляный светильник. Посреди келлии у каждого была деревянная подпорка в виде буквы Т, опираясь на которую, чтобы не уставали наши руки, мы совершали службу. Наклоняли голову и так молились. Если нас начинал бороть сон, мы становились прямо и брались за четки. А когда наступало время для сна, мы брали подушку и там же засыпали.
31
Спирт и керосин, в данном случае, — народные средства борьбы с простудой, употреблявшиеся в виде растирки, в которую могли быть добавлены также перец и горчица.
Летом у каждого был свой пост во дворе. И сначала каждый молился, сколько хотел, у себя в келлии, а затем, ночью, выходил во двор и молился там. У каждого из нас бдение длилось не менее восьми часов. Только после восьми часов бдения можно было идти спать.
Каждый старался как можно больше пребывать в умной молитве, закрывшись в своей келлии, без четок, без света. Один — два часа, другой — три, иной — четыре, сколько позволяла телесная и духовная сила каждого. Я, конечно, как младший и слабый, выходил во двор раньше всех и молился по четкам на площадочке, на камнях.
Старец пребывал в умной молитве семь-восемь часов. Затем совершал службу по четкам, с поклонами.
* * *
Старец всегда держал нас в состоянии трезвения. Мы не знали, что такое нерадение, что такое спать во время бдения. Это нашей общине было неизвестно. Старец сделал нас стальными. Потому что он первый был — чистая сталь. Я был самый последний, так как был самым слабым душевно и телесно. Братья мои были намного лучше меня.
По нашему уставу бдение совершалось всю ночь. Смог ли ты поспать накануне вечером, не смог ли из-за искушения или по другой причине — бдение ты должен был совершить! Таков был устав. Нельзя было сказать: «Я устал, отдохну-ка, потому что таскал груз, работал». Это не могло отменить устав. Какой бы ни была дневная усталость, бдение происходило всенепременнейше. Поспали мы в положенное время или нет — мы обязательно должны были подняться на закате солнца и начать бдение. Тебя борол сон, ты мучился, борясь с ним? «Бдение свое ты совершишь!» — говорил Старец. Он не допускал никакого снисхождения, брат не мог быть освобожден от бдения.
У нас не было беспорядка в расписании дня, не было такого, чтобы мы поднимались то в один час, то в другой или не отдыхали в положенное время. Если кто-нибудь так не мог, он шел в другое место. То есть каждый должен был соблюдать этот распорядок, иначе он не мог здесь оставаться: или сам уходил, или его прогонял Старец. Здесь надо было исполнять его устав, совершать этот подвиг.
* * *
Когда к нам приходил священник, мы, после шести часов уединенной молитвы, служили литургию в полночь. Зимой, когда она заканчивалась, была еще ночь. Мы шли спать, а когда вставали, все еще было темно. Летом же, когда мы поднимались, было уже светло. Всю ночь каждый из нас пребывал один, и только на литургию и трапезу мы собирались все вместе. Это было очень здорово, всем это очень нравилось.
Я на бдении сильно уставал и должен был поспать перед дневной работой. Утром — снова перенос тяжестей, походы за дровами и водой. В те дни, когда трапеза у нас была дважды, я должен был встать до восхода солнца и приготовить еду, чтобы отцы перед работой поели. Затем я убирал со стола, мыл посуду и готовил обед. Отцы шли заниматься рукоделием и другой работой, а я отправлялся в резерв. Хорошая была жизнь! Днем, во время работы, мы молились. Мы были простодушны как дети. «Пустынным живот блажен есть. Непрестанное Божественное желание бывает мира сущим суетнаго кроме». [32]
32
Степенны антифоны 1 и 5 гласов.