Моя жизнь со Старцем Иосифом

Филофейский Ефрем

Еще он нам объяснял, что труд бдения, умная молитва, монашеское правило, трезвение в отношении человеческого воображения и разума и вообще внимание — все это помогает достижению чистоты. Чистая исповедь, слезы и покаяние, подлинное и искреннее послушание, правильное отношение послушника к своему Старцу, всеобъемлющее воздержание — все это является вспоможением, лекарством, средством, помогающим монаху, да и любому человеку, приобрести чистоту ума, приобрести силу молитвы.

И еще он нас учил: «Монах должен правильно приступать к борьбе с любой страстью, которая воюет с ним. Он не должен нежить страсти и отступать. Речь идет не только о плотской страсти, но и обо всех других. К тебе приходит помысл осуждения — не сиди и не рассуждай, так это или не так. Тема закрыта. Если тебе говорится о твоем ближнем что-то нехорошее, значит, это осуждение, значит, это

опасность. Отсеки это и скажи: этот человек правильно говорит, правильно трудится, я думаю о брате лукаво по своей гордости и, следовательно, здесь и говорить не о чем. Если ты так не отразишь эту страсть, начнешь с ней тайные собеседования и отступишь, затем начнется плотская брань. И если ты и тогда не образумишься, то тебя оставит благодать и ты падешь. Если ты и после этого не покаешься и не прекратишь осуждения, то это падение будет иметь самые дурные последствия: ты будешь находиться и жить в страстном состоянии и в этом страстном состоянии приближаться к встрече со смертью. А после смерти как тяжело будет на мытарствах! И как, с каким оправданием ты затем предстанешь пред Богом?»

И еще он мне говорил:

— Дитя мое, плотская брань возгорается не столько от пищи, от пития, от вина и от сна, сколько от осуждения.

— Почему, Старче?

— Чтобы мы познали, что и мы той же самой природы. Познали, что и с нами воюет тот же самый диавол и что мы все достойны равного осуждения. Хочешь узнать еще об одной мере?

— О какой, Старче?

— Если кто не судит своего ближнего, то это — свидетельство, и свойство, и доказательство, и удостоверение спасшегося человека. Тот, кто не судит, не будет судим.

Когда у меня были большие искушения, он мне говорил: «Ты, дитя мое, хотя юн и незрел, испытываешь искушения великих мужей. Это означает, что этот опыт, этот труд будут необходимы тебе в будущем или что тебя посетит изобильная благодать». А я, из-за того что имел эти искушения, находился в тумане помыслов и страстей. Да разве и сейчас я избавлен от этого? Поэтому я не понимал пророческих и мудрых слов Старца, которые были наперечет и при этом являлись чистым золотом.

Глава десятая. НАШЕ ОТНОШЕНИЕ К СТАРЦУ ИОСИФУ

У Старца Иосифа было большое самоотречение. Он всегда говорил нам, что не хочет, чтобы о нем как-то особо заботились. Но ведь мы должны уважать, любить и почитать своего Старца. Конечно, Старец Иосиф не хотел, чтобы о нем заботились, по аскетическим соображениям. Но я думал и говорил себе: «Прекрасно, сам Старец не желает этого, не хочет, чтобы я ухаживал за ним на трапезе, за которую отвечаю. Но делать это — мой долг». Я тихонько брал его салфетку и салфетку отца Арсения и стирал их. У этих салфеток была веревочка, которую завязывали на шее, как слюнявчики у маленьких детей. И вот что было, когда я их постирал в первый раз. После стирки я сразу завернул в них вилку с ножом. Когда Старец сел за стол, он развернул свою салфетку. От него не ускользала ни одна мелочь: он тут же заметил, что салфетка мягкая, ведь до этого она была как брезент. Он обрадовался — не тому, что салфетка выстирана, а уважению и любви, которые в этой заботе проявило его чадо к своему Старцу.

— Арсений, салфеточки-то постирали. Смотри, как хорошо!

Он глядел на салфетку и поглаживал ее. Я видел, что сделал Старцу приятное. Он умел чувствовать и ценить любовь и знал, как показать это. Он и не думал меня ругать за своеволие, потому что понял, почему я это сделал.

Когда Старец преставился, отец Арсений стал жить в моей каливе. Старец так и сказал, что после его смерти отец Арсений должен перейти жить ко мне. И мы с отцом Харалампием относили отцу Арсению еду по очереди: один день — я, один день — он. Я был неравнодушен к батюшке не только потому, что видел в нем духовного человека и преемника Старца, но прежде всего потому, что, глядя на старца Арсения, я видел как будто самого Старца Иосифа. И я заботился о нем, посылал ему тарелку с едой, стараясь приготовить самым лучшим образом, чтобы сделать ему приятное. Я знал о подвижнических трудах, которые он совершал в годы, проведенные вместе со Старцем, помогая ему и заботясь о нем. Ведь отец Арсений был правой рукой Старца Иосифа. Это был крепкий душой и телом человек, большой подвижник. Старец Арсений сказал как-то: «Смотри, когда мне присылает еду наш молодой священник, как замечательно он все это делает!» И он этому радовался!

Всем этим я хочу сказать, что, когда мы живем

духовно и подвизаемся, когда нас посещает благодать Божия и мы чувствуем и веруем, что наш духовный отец — это икона Божия, тогда мы считаем своим долгом уважать его, любить, слушаться его и почитать. Таким у меня в душе запечатлелось мое отношение к Старцу, оно было очень искренним. В моей заботе о нем не было помысла тщеславия или гордости. Эта забота проистекала от благодарности к человеку, в котором я видел своего, первого после Бога, спасителя и того, кто меня духовно сформировал.

В Священном Писании есть не только заповедь: Почитай отца твоего и мать твою, чтобы тебе было хорошо и продлились дни твои (Исх. 20:12), но и такие слова: Кто злословит отца своего или свою мать, того должно предать смерти (Исх. 21:17). Если в Ветхом Завете Бог повелел, чтобы дети почитали родителей, ибо они привели их в бытие, то в Новом Завете, как мы знаем, Бог хочет еще большего, ведь тогда была тень, а здесь — истина. Если исполнение этой заповеди в отношении родителей по плоти несет такое благословение, то сколь более — исполнение ее в отношении отца духовного. Истина нас учит, что почитание духовных отцов должно быть превыше всего. Во-первых, это долг, а во-вторых, за ее исполнение мы получаем благословение Божие. Преподобный Ефрем говорит: «Не склоняй своего уха к человеку, злословящему твоего духовного отца. Убегай от него, чтобы не постиг тебя гнев Божий». То есть этот святой считал, что если какой-нибудь человек, какой-нибудь послушник увлечется и согласится с тем, кто осуждает его Старца, то за это его постигнет наказание Божие. Что же тогда сказать о том, который не только слушает, но и сам злословит и осуждает своего духовного отца? Ведь духовный сын, даже увидев духовного отца согрешающим, должен его покрыть.

В своих поучениях Старец приводил нам пример из жизни Ноя, чтобы дать понять, насколько это серьезное дело. У Ноя было три сына. Первый раз в своей жизни Ной отжал виноград и сделал вино. Ничего не зная о вине, он выпил лишнего и опьянел. И, опьянев, лежал обнаженным. Один из сыновей, увидев отца таким, пошел и рассказал об этом двум другим братьям, осудив его. Те же поступили мудро и уважительно по отношению к отцу, помня заповедь Божию — не видеть наготу отца своего. Они взяли одежду и пошли к отцу, повернувшись спиной, не глядя на отца. Затем положили на него одежду и прикрыли, так и не увидев наготу Ноя, отца своего. Когда Ной проспался от вина и узнал, что произошло, он проклял своего сына, выставившего его на позор перед двумя другими братьями. Старец приводил этот пример, чтобы научить нас, как мы должны уважать и почитать духовного отца и не должны осуждать его и выставлять в неприглядном свете. Отцы-монахи всегда придавали этому правилу огромное значение.

Но я столкнулся и со случаем неуважения к нашему Старцу. Когда я был юным послушником, один брат нашептывал нам против Старца, чтобы совратить нас. Это дошло до Старца, он узнал об этом. С душевной болью Старец мне сказал: «Слышал, дитя мое, что говорит этот брат? Как меня это ранит! Мне больно не за себя, а за него. Что с ним будет завтра? Разве можно так говорить о своем Старце? Разве он обретет молитву? Разве он обретет спасение? Нет».

* * *

Старец был с нами немногословен. Нам не требовалось видеть его рядом с собой, чтобы исполнить его слово. Не знаю, как это ему удавалось и как именно это получалось у нас, но его слово у нас всегда становилось делом. У нас была такая готовность и такая ревность, что не только заповеди Старца, но и его простые слова и наставления мы воспринимали и исполняли как закон. Он нам, бывало, просто говорил о какой-нибудь мелочи: «Смотрите, не делайте этого». Но для нас эти слова становились законом, и этому совету мы уже следовали всегда. Нам не требовалось, чтобы Старец повторял дважды.

Например, он говорил мне: «Поглядывай-ка, дитя мое, может быть придет какая-нибудь лодочка. Если она придет, возьми у них рыбки». Старец сказал — точка. И я глядел во все глаза, пристально и внимательно, чтобы не пропустить лодку. Старец не говорил: «Я тебе приказываю». Для меня все, что он говорил, было приказом и не подлежало обсуждению. Раз это было его желанием, его повелением, его советом, значит, я должен был это исполнить.

Поэтому, когда мы старались обрести благодать Божию, по молитве Старца она нам подавалась. Не то чтобы мы делали для этого нечто особенное. Я, по крайней мере, не делал ничего. Но столь сильная молитва Старца и наше доверие к нему, бывшее даром Божиим, делали то, что делали.