Моя жизнь
Шрифт:
Журналисты съехались отовсюду, ибо премьеры мирового масштаба были в Ноксвилле сравнительно редки. Дадли Сандерс из «Луизиана таймс» писал: «В фильме было несколько хороших моментов. Верный замысел, иногда верное исполнение. Тем не менее картина не получилась, это понимаешь сам. И даже приходишь к мысли, что это понимает каждый».
Я сидела рядом с Рэчел Мэддокс и в течение всего фильма только и слышала:
— Что случилось с этой сценой? А это что? Это не должно быть здесь, это позже. Неужели они этого не понимают?
— Они понимают. Понимают, — успокаивала я. — Но такая уж у них работа: менять, сокращать, редактировать. В кино это случается очень часто.
Я не знала, чем ей помочь. Книга была так хорошо написана, проникнута истинным духом провинциального городка, правдивыми ощущениями женщины в данной ситуации, а теперь бедняжка Рэчел Мэддокс видела, что от ее детища ничего не осталось. Она пошла в дамскую комнату и расплакалась. А я плелась следом и не знала, как ее успокоить. «Мне очень жаль, очень жаль», — только и могла я вымолвить.
Но сама попытка снять этот фильм была интересной. Начиная его, мы были полны самых высоких надежд. Мы хотели добиться ощущения зыбкости, неопределенности. Мы работали не покладая рук. Делали все, что в наших силах, а кончилось это слезами Рэчел Мэддокс.
Остальные критики были практически единодушны. «Вэрайети» за 15 апреля 1970 года дала рецензии заголовок: «Унылая мыльная пена для старящих дам». Хоуард Томпсон из «Нью-Йорк таймс» вторил: «Унылая, скучная, малоправдоподобная история о любви немолодых людей».
Ну что же, в этом возрасте любовь действительно может быть уныла, скучна и маловероятна на экране, а в реальной жизни она удивительна, драматична и трогательна.
Был прекрасный летний день, когда в парижском аэропорту Орли приземлился самолет и Ингрид увидела Ларса, ожидавшего ее. По дороге в Жуазель Ингрид оживленно рассказывала новости, накопившиеся за последние полгода в Голливуде. Они виделись за все это время только однажды.
Но уже в тот же вечер Ларс сообщил ей, что у него есть некто по имени Кристина. Ларс и Ингрид были ( женаты двенадцать лет.
Поначалу я не смогла принять эту новость мирно и спокойно, хотя и понимала, что сама подготовила удар. Во всем случившемся виновата была я, ведь и Лиана давным-давно предупреждала меня об опасности. я знала, что не имею права винить Ларса, но и проявить максимум терпимости мне было не под силу. Я разозлилась на него. Мы обсудили вопрос о разводе, но пока что дальше разговоров дело не шло. «*Мне нужно уехать, — решила я. — Куда угодно, только уехать». Но потом подумала, что, может быть, та, новая его привязанность кончится? Ведь между мною и Ларсом было так много общего. И потом, можно делать вид, что ничего не произошло, продолжать жить по-прежнему. Хотя это уже невозможно. Сделать вид, конечно, мы могли бы, но это будет вовсе не то, что раньше.
И опять я столкнулась со старой дилеммой. Что важнее для меня: сохранить брак или — я понимаю, что звучит это эгоистично, — продолжать актерскую карьеру? Что лучше: сниматься в кино, развлекать людей в театре или сидеть дома и быть хорошей, но скучной женой? Мы так долго уживались с этой проблемой, а теперь все вдруг изменилось.
Пока что мы ничего не предпринимали. Девушка Ларса оставалась в тени. Вместе нам было уже плохо, и мы продолжали совместную жизнь просто по инерции. Противоядием для меня, как всегда, стала работа. Как можно больше работы. Именно в это время на сцене вновь появился Бинки Бьюмонт. Я знала Бинки со времен постановки «Месяца в деревне». Он был одним из самых удачливых продюсеров в Лондоне и, кроме того, нашим старым другом.
Я сидела в Жуазели, читала, потом посмотрела теленовости, время от времени кидая взгляд на часы, чтобы прикинуть, скоро ли вернется домой Ларс. Но вот зазвонил телефон, и я услышала его голос:
— У меня вечером репетиция. Не жди меня, я буду поздно.
Чем же мне заполнить целый вечер? Я попробовала опять взяться за книгу, когда раздался звонок и голос в трубке спросил:
— Скучаешь?
Это был Бинки.
— Скучаю. А что?
— Дело в том, что у меня для тебя есть пьеса.
— Какая?
— «Обращение капитана Браобаунда» Бернарда Шоу.
— Никогда о такой не слышала.
— Я хочу ее тебе выслать. Какие у тебя планы на ближайшее будущее?
— Никаких.
— Ну и прекрасно. Читай, а потом обсудим.
Я прочитала. Пьеса мне показалась не очень интересной. Но женская роль была в ней просто исключительной. Весьма оригинальная, умница, забавная, острая на язычок героиня противостояла двадцати четырем недалеким мужчинам. «Может же так повезти!» — подумала я.
Я перезвонила Бинки и сказала:
— Моя роль — просто чудо, но сама пьеса скучновата и неправдоподобна. Ты уверен, что зритель пойдет на нее?
— Если в ней будешь ты — пойдет, — ответил Бинки.
Каждый раз, как я получаю хорошую роль, мне кажется, что она — последняя. И поэтому я выкладываюсь до конца. И потом, хотя нью-йоркский театр прекрасен, как и французский, но что-то особенное есть именно в лондонском театре.
Соблазн был велик. Я посоветовалась с Ларсом, и он решил, что это неплохая идея. Я позвонила Бинки и сообщила, что выезжаю.
Уже обсуждение костюмов доставило нам массу веселья. В какой-то книге мне попалась на глаза фотография Дженни Черчилль, матери Уинстона Черчилля, когда та много лет назад была на сафари в Африке. Я сказала:
— Это же как раз то время, когда леди Сесили Узинифлет находилась в Марокко. Вот так я и должна выглядеть.
— Слишком мужеподобно, — усомнился Бинки.
— Ладно, тогда договоримся так: я буду очень женственна в первом действии и очень мужественна во втором.
На том мы и порешили.