Моя
Шрифт:
Я съедала ложку за ложкой. В то время как Риен ничего не говорил, то и дело поднося еду к моим губам.
И это было странно. Но я, не в силах сделать что-либо другое, просто расслабилась. Впервые за долгое время мне не нужно было беспокоиться о том, как вести себя дальше. Не пришлось беспокоиться и о еде. Как бы глупо это не прозвучало, но я не чувствовала и половины того страха, сковывающего меня, когда я была еще ребенком. Учитывая убийцу, сидящего рядом со мной с миской соуса на коленях.
Вскоре миска опустела. Он накормил меня корками чесночного хлеба, отламывая крохотные части. А я наслаждалась, жуя масляный хлеб. Даже самый лучший обед на Мелроуз, не был настолько хорош. Я чувствовал себя более сильной. Улучшенной. Успокоенная самым странным из возможных способов.
— Значит, ты мне веришь? — поинтересовалась я, как только еда закончилась. — Что я актриса. Что я не жена того парня, ну или как там.
— Конечно, верю.
— Тогда... ты позволишь мне уйти?
— Нет.
Сердце сжалось в груди. После того как я рассказала ему все, что только можно было, он отрезал все пути к моему спасению...
— Почему нет?
— Как я могу довериться тебе настолько, чтобы позволить уйти? Ты видела меня с одной из жертв. Знаешь мое имя, — он покачал своей головой, будто что-то обдумывая и приходя к решению. — Не могу.
— А что ты собираешься тогда делать? Продержишь меня тут вечность?
— Может быть. Да. Такая вероятность вполне возможна.
Паника затопила грудь. Мысль о проживании в этой комнате в роли заключенного заставила меня чувствовать, будто эти стены, заставленные книжными полками, наступали на меня.
— Риен. Прошу тебя. Я сделаю все, как ты скажешь. Пойду прямиком домой и никогда и никому не расскажу об этом.
Он поднял брови, улыбнувшись.
— Все?
Я вспыхнула. Конечно, он подумал об этом. И я ненавидела это. Ненавидела его. Но, несмотря ни на что, я выжила.
— Нет, — ответила я быстро. — Не все.
Его глаза превратились в щелочки. А зрачки смягчились, выйдя из фокуса, будто он раздумывал о чем-то. В то время как я рассматривала возможность напасть на него в этот момент. Он отвлекся, а я могла воспользоваться миской в качестве орудия. Ударить и вырубить. Но прежде чем я решилась, он встал с дивана. Наклонившись, взял поднос, подняв его на подлокотник. Затем обошел диван. Я не могла его видеть, но услышала, как открылся книжный шкаф. Свет просочился из операционной.
— Иди сюда, — произнес он.
— Не могу, — ответила я. — Я парализована.
— Не лги мне.
— Не лгу.
Риен наклонился над спинкой дивана, ближе придвигаясь к моему животу. На секунду я вообразила, будто он снова будет меня трогать, от чего тело болезненно сжалось. Отвращение обуревало разум из-за воспоминаний о его прикосновениях и дальнейшего предательства тела.
Но он не тронул меня.
Вместо этого его пальцы очутились на моей талии, щекоча, заставая врасплох. Я взвизгнула, дернула вверх ногами и непроизвольно сжала свою талию. Его глаза встретились с моими, и я увидела блеск в его радужной оболочке. «Попалась, — говорил этот блеск. — Ты не можешь одурачить меня. Ты пока еще не относишься к выжившим жертвам».
— Ты думаешь, я не знаю, когда проходит действие моих уколов? — ухмыльнулся он. — Давай.
Глава 12
Риен
— Ты ужасная лгунья, — заметил я, терпеливо ожидая в шкафу, пока она встанет. — Вот почему ты никогда не делала этого, будучи актрисой?
— Я работаю по системе Станиславского, — ответила я. — Я не должна лгать.
Она разгладила платье на бедрах. Мне же хотелось швырнуть ее обратно на диван, погружая в нее пальцы и заставляя кричать. Новый вид пыток — так забавен. Но нет, не сейчас.
— Что за система? — поинтересовался я, пытаясь отбросить мысли о ее кремовой коже и форме икр.
— Никогда не слышал об этом? Так снималась Мэрилин Монро. Становление самим персонажем, а не притворство им.
— В чем разница?
Она открыла было рот, чтобы ответить, полные розовые губы дернулись. Но вдруг она увидела открытую дверь и то, что было за ее пределами. Ужас промелькнул на ее лице.
— Не знаю, хочу ли я туда идти, — произнесла она. — Что ты собираешься делать?
— Увидишь, — сказал я. — Не беспокойся. Я не хочу причинять тебе боль.
— Я не хочу смотреть на него.
Ее голос ослаб. Не знаю, чего я хотел больше: спустить ей пощечину или успокоить. Уверен, она перевирала, но я не слишком возражал. Не то, чтобы легко выковыривать из нее ложь. Просто то, как она себя вела, как держала спину, навело меня на мысль, что она стала сильнее, чем тогда, когда только появилась тут. Так что я просто ждал, пока она шагнет вперед. Тогда я нажал кнопку на боковой стороне медицинского кабинета и книжный шкаф захлопнулся.
— Так, какая разница? — снова спросил я. Она глянула вперед, на операционный стол, стоящий посреди комнаты.
— Обычная игра актеров заключается в притворстве. Ты носишь маски, — ее голос был мягким, слова лились практически автоматически.
— А что делаешь ты?
— С методом Станиславского ты не притворяешься. А вживаешься. Если тот, кого ты играешь зол — значит, и ты зол, — ее челюсти сжались, и я увидел, что что-то в ней переменилось, становясь жестче.
— Мейснер называл это «правдивым существованием при воображаемых обстоятельствах», — ответила она, все еще спокойно стоя.