Моя
Шрифт:
— Почему ты захотела быть актрисой? — поинтересовался он.
— Снова?
— Из-за славы? Денег?
— Почему ты спрашиваешь?
— Хочу узнать, почему ты носишь так много масок.
— Все — ненастоящее, — ответила я, подтолкнув корешок ближе к полке. — Почему же я не должна быть фальшивой?
— Это не ответ.
— Конечно, ответ.
— Я хочу настоящий ответ.
Я не могла сказать правду ему в лицо, не тогда, когда он так на меня смотрит. Поэтому я отвернулась и снова села на диван.
— Я никогда ничего не хотела, понятно? Мы были бедны.
— Бессмысленно. Звучит так, будто в ином случае ты хотела бы все и разом.
— Почему? — нахмурилась я.
— Ты сама так сказала: у вас ничего не было.
Я покачала головой, а грудь напрягалась, когда я об этом подумала.
— Ты не понимаешь. Вот почему. Я не просила свою мать о конфетах, когда все мы ели хлеб на ужин. Ничего не хотела. Однажды я спросила у матери, могу ли я получить Барби. Барби! Дерьмо, стоившее двадцать долларов. И я увидела взгляд своей матери, когда задала этот вопрос. Ту невероятную боль в глазах.
Риен глазел на меня. Я рассказывала. И чувствовала его взгляд на мне, как вчера всюду чувствовала его пальцы. Осязаемый взгляд, заставляющий ерзать на месте.
— Я не понимала этого, пока не стало поздно. Чего ей стоила эта Барби. Чего стоил хлеб, который мы ели. А когда поняла, я набила себя заверениями, что никогда ничего не захочу более.
Слезы обожгли заднюю часть глаз. Она сделала все для меня и моей сестры! Не существовало шанса, что мне удастся возместить ей все, что она сделала для нас.
— И все же ты чего-то хотела. Только ей не говорила.
— Нет! — Я подняла взгляд. — Все так, как я и сказала. Я остановила свое желание. Внутри. Я убедила себя, что не хочу «Хэппи Милл» или игрушки, даже содовую от 7-11. Я заверила ее, что мой любимый обед — майонез на тосте, потому что ничего другого у нас не было. Я видела выражение ее лица, когда моя сестра жаловалась на еду, которую мы ели. Но дело не только в ней. Я убедила саму себя. Похоронила в глубине своей души каждое желание, когда-либо появляющееся у меня, выжигая любой позыв. Покрыла это бетоном и шлакоблоками, запрятав как можно дальше.
Рыдание поднялось в горле, и я подавила его, укусив себя за язык. Я не хотела плакать перед ним. Не перед ним. Не сейчас. Что случилось со мной под маской? Я потерпела крах, неудачу. Он сорвал все мои заслонки, и сейчас я сидела перед ним совершенно открытая, как если бы была обнажена.
Риен подошел, присаживаясь на диван. Он положил руку на мое колено. Я хотела стряхнуть его. Хотела завлечь в свои объятия. Хотела убить.
— Из тебя получился бы отличный серийный убийца, реши ты поменять карьеру.
Это замечание было таким странным, что я не сдержала смешка. Риен вытащил из кармана носовой платок и протянул его мне.
— Оу, да? — переспросила я. — Почему?
— Бетон и шлакоблоки? Вот, в принципе, как можно избавиться от тела.
Я прикусила губу. А он улыбнулся мне, поцеловав в макушку. Я ничего не могла поделать: я оперлась на его руку, смакуя давление его губ. Его тепло.
— Значит, именно поэтому ты решила стать актрисой.
Я кивнула, промокнув уголки глаз.
— Да. Поскольку у каждого образа есть своя мотивация. Каждый персонаж имеет свой набор целей, желаний, мечтаний. И как замечательно вжиться в роль, не думая ни о чем, кроме мотивации своих действий. Притворяться, будто хочешь чего-то почти так же сильно, как и твой персонаж.
— И у тебя вообще нет никаких мотиваций?
— Нет. Никогда, — я зажала платок между коленей.
— Я в это не верю. Это маска, все это.
Его лицо скривилось, когда он увидел выражение моего лица.
— Ты думаешь, что это маска, которую я ношу поверх своего истинного «я»? — спросила я. Затем смяла платок, со злостью стерев слезу со щеки. — Это не так. Все как есть. Куча масок одна на одной. А под ними пустота.
— Это не правда.
— Но я не вру.
— Я не говорю, что ты врешь. Но это неправда. Ты — нечто больше. Внутри тебя есть страсть. Мечты. Но не пустота. Доверься мне. А повстречал множество пустых людей.
Вдруг, мне стало грустно. Я ведь именно этого и добивалась. Вечное притворство. Даже сейчас. Притворство ради притворства. Правда моей жизни?
— Спасибо за веру в меня, — рассеянно поблагодарила. — Единственным человеком, посоветовавшим мне следовать мечтам, оказался психованный серийный убийца.
— Психованный? Извини?
— Ты потрошишь человеческие лица.
— Потрошить — такое грубое слово. Я разрезаю их лица. Хирургия представляет собой прецизионное мастерство.
— Как скажешь, — я захлюпала носом.
— Знаешь, ты напоминаешь мне одну цитату: «Если бы у меня и было желание, то только о том, чтобы я был свободен от желаний».
— Похоже на меня. Кто так сказал? Далай Лама?
Риен улыбнулся.
— Чарльз Мэнсон.
— Быть того не может.
— Похоже на тебя, а?
— Ладно. Ладно. Я на это напросилась, — я грустно усмехнулась.
Риен поднялся, а мне вдруг захотелось схватить его за руку, удерживая на диване. О, Боже! Я хотела, чтобы серийный убийца меня утешал. Я чувствовала себя такой чертовски пустой.
— Мне нужно в продуктовый магазин, мой маленький псих, — сказал он. — Но я вернусь.
Он потянулся к полке и вытащил оттуда книгу. А потом положил ее на подушку рядом со мной.
— Мэнсон: Биография, — вслух прочла я.
— Может, он подаст тебе хорошие идеи, — заметил Риен. Его глаза замерцали темно-золотистым цветом. — На тему того, чего ты хочешь.