Мозаика Парсифаля
Шрифт:
– Не камеру, а комнату. Мы не варвары.
– Простите. Комнату. Подобные есть и у нас в Вирджинии. Они предназначены для таких, как вы. Но все это напрасная трата денег. Когда люди нашей профессии выходят из дела живыми, на службе многое приходится менять. В распоряжении химиков есть весьма действенные средства.
– Но тайные агенты тем не менее все еще действуют.
– Я знаю о них не больше, чем знали вы, находясь на оперативной работе. Правила одинаковые, и все из-за тех же комнат, и в результате достижений химической науки. Нам известны лишь текущие коды, пароли, используемые при встречах. То, что я знал, теперь и гроша ломаного не стоит.
– Итак, вы со всей искренностью
– Этого я не говорил, – ответил Хейвелок. – Просто игра не стоит свеч. Возможный эффект не оправдывает риска. Есть и еще один фактор. Года два назад вам удалось добиться некоторого успеха. Мы вывезли вашего человека, который вышел из игры и решил заняться крестьянским трудом неподалеку от города Грязева. Мы вытащили его через Ригу в Финляндию и оттуда воздушным путем переправили в «комнату» в Вирджинию, в Фейрфакс. Его накачали всем, чем только можно, начиная от скополамина и кончая тройной дозой амитала. Нам удалось многое узнать. Пришлось менять стратегические приоритеты, перестраивать структуры оперативных групп. Текущая деятельность пошла прахом. И вдруг выясняется, что вся его информация сплошная ложь. Его мозг был запрограммирован как компьютер. Мы потеряли ценные кадры, зря потратили время и деньги. Допустим, вы доставляете меня на Лубянку. Честно говоря, не думаю, что вы так поступите. Ведь вам придется ломать голову, размышляя, не являюсь ли я нашим ответом на ваш прошлый упрек.
– В этом случае вы не стали бы упоминать о такой возможности, – ответил Ростов, убирая протянутую руку, но не опуская пистолета.
– Неужели? А по-моему, совсем наоборот, мне кажется, напротив, что мои слова могут служить прекрасным прикрытием. Вы до конца не можете быть ни в чем уверены, не так ли? Кстати, нам удалось открыть сыворотку, о которой мне известно лишь то, что если ее ввести в основание черепа, программирование стирается. Блокируется или, может быть, нейтрализуется? Что бы это ни означало для непросвещенных вроде меня. Теперь мы способны во всем разобраться, если кто-то окажется в наших руках.
– Ваше признание меня изумляет.
– Но почему? Может быть, мне поручено вам это сообщить, чтобы ни ваше, ни мое руководство впредь не занималось такими делами. С другой стороны, мои слова могут оказаться дезинформацией и такой сыворотки не существует, хотя сам я могу быть уверен в обратном. Опять же не исключено, что все это я выдумал ради спасения собственной шкуры. Существует масса вариантов.
– Достаточно, – сказал, улыбаясь, русский. – Вы действительно вне игры. Ваши логические рассуждения весьма забавны и говорят в вашу пользу. Можете отправляться на ферму неподалеку от вашего Грязева.
– Об этом я вам и твержу. Ведь я не стою возможного риска, не так ли?
– Сейчас узнаем. – Ростов неожиданно перехватил пистолет за ствол и бросил Хейвелоку в постель. Тот поймал оружие на лету.
– И что, по-вашему, я должен делать с этой штуковиной?
– А что бы вы хотели с ней сделать?
– Ничего. Особенно если предположить, что первые три пули не пули, а резиновые капсулы, наполненные краской, и я всего лишь запачкаю вашу одежду. – Хейвелок нажал на кнопку, и обойма выпала на постель. – В любом случае это очень плохая проверка. Допустим даже, что боек сработает. На выстрел сюда ворвутся ваши подручные, и я отправлюсь следом за вами на небеса.
– Если даже боек сработает, сюда никто не ворвется, чтобы отправить вас на тот свет. Увы, почти все служащие отеля на стороне Вашингтона, и не такой я дурак, чтобы показывать им своих людей. Думаю, вам это известно, и вы не случайно остановились
– Чего же вы в конце концов добиваетесь?
– По правде говоря, сам толком не знаю. Может быть, надеялся что-то увидеть в ваших глазах… когда находишься под прицелом врага и неожиданно в руки попадает оружие, тотчас срабатывает инстинкт, возникает желание уничтожить врага… И тогда скрыть ненависть невозможно, она прочитывается во взгляде.
– И что же было в моем взгляде?
– Абсолютное безразличие. Даже скука, если хотите.
– Не убежден, что вы правы, но, как бы то ни было, восхищен вашей храбростью. О себе я бы этого не сказал. И что, боек действительно работает?
– Конечно.
– Никаких резиновых капсул?
Русский отрицательно покачал головой с таким видом, словно получал от разговора огромное удовольствие.
– Просто нет зарядов. Точнее, из гильз изъят порох. – С этими словами Ростов закатал левый рукав пальто. От запястья до локтя шел тонкий ствол, выстрел, очевидно, происходил при сгибе руки. – Заряжено согласно вашей терминологии «наркотическими стрелами». Вы мирно проспите большую часть завтрашнего дня, после чего врач заявит, что ваш странный приступ необходимо исследовать в стационаре. Мы вывезли бы вас из гостиницы, доставили в Салоники и оттуда через Дарданеллы в Севастополь. – Русский отстегнул ремешок и извлек из рукава свое оружие.
Хейвелок в изумлении уставился на сотрудника КГБ.
– Значит, вы действительно могли похитить меня?
– Трудно сказать. Мог попытаться. Вы моложе, сильнее меня. Промахнись я, вы легко свернули бы мне шею. И все же шансы на успех были немалые.
– Стопроцентные. Не понимаю, почему вы ими не воспользовались?
– Да потому, что вы не нужны нам, как вы сами сказали. А риск был слишком велик. Но не тот, о котором вы твердили, а совсем другой. Мне необходимо было знать правду, и я ее узнал: вы больше не находитесь на службе у своего правительства.
– О каком риске вы говорите?
– Характер его нам неизвестен, но он действительно существует. В нашем с вами бизнесе все непонятное таит в себе угрозу. Впрочем, это вы и без меня знаете. Хорошо, – сказал кагэбист после некоторого колебания. Он подошел к балконной двери неизвестно зачем, чуть приоткрыл ее и тут же снова закрыл. Приблизившись к Хейвелоку, он продолжил: – Да будет вам известно, что я здесь не по приказу с площади Дзержинского, более того, даже не с ее благословения. Честно говоря, мое престарелое руководство из КГБ уверено, что я отправился в Афины совсем по иным делам. Можете верить или не верить, как вам угодно.
– А чем вы это докажете? Ведь кто-то должен был знать правду. Вы, ребята, никогда не выступаете соло.
– Да, знали двое. Мой близкий сотрудник в Москве и еще один преданный друг – мой тайный агент – в Вашингтоне.
– Вы хотите сказать в Лэнгли?
Русский отрицательно покачал головой и почти нежно произнес:
– В Белом доме.
– Весьма впечатляюще. Итак, два важных чина КГБ и советский шпион, угнездившийся в двух шагах от Овального кабинета, решили поговорить со мной, но похищать меня не желают. Они могли бы доставить меня в Севастополь и оттуда в комнату на Лубянке, где разговор мог бы оказаться гораздо продуктивнее, но не хотят так поступать. Вместо этого их представитель – человек, которого я знаю лишь по его репутации и фотографиям, – заявляет, что существует некая опасность, связанная со мной. Он не может определить существо угрозы, но уверен, что таковая имеется. Мне предоставлено право выбора – говорить на эту тему, то есть высказаться по вопросу, о котором у меня нет ни малейшего представления, или промолчать… Я правильно излагаю?