Мозаика Парсифаля
Шрифт:
– Да, – произнес мужской голос на другом конце провода.
– Березка, – сказал Харри.
– Говорите, Березка. Включаю запись.
– Он согласен. Телеграмма из Афин.
– Есть ли изменения в сроках?
– Нет.
– Мы установим наблюдение за аэропортами. Благодарю вас, Березка.
Стоило Хейвелоку прибыть в Рим, как у него пропала всякая охота там задержаться. Это был уже не тот город. Вокруг шли забастовки. Хаос усиливался бурным итальянским темпераментом, прорывавшимся на каждом углу, в каждом пикете, в парках и у фонтанов. Недоставленная почта валялась на ливневых решетках, уродуя и без того грязные, неубранные улицы. Такси стали редкостью, практически совсем исчезли. Один за другим закрывались рестораны. Из-за сокращения поставок продуктов. Полицейские, получив свою порцию оскорблений, прекратили работу, внеся тем самым посильный вклад в безумный хаос уличного движения Вечного города. Телефоны
Дойдя до северного конца виа Винито, Майкл нырнул в боковую улочку, чтобы избежать горластой карнавальной толпы на этой торговой магистрали. И здесь в освещенной витрине увидел плакат туристского агентства, рекламирующий прелести Венеции.
А почему бы и нет, черт побери! Желание пассивно плыть по течению неожиданно изменило его планы. Он посмотрел на часы. Всего-навсего восемь тридцать – но на самолет он все равно не успеет. Если память ему не изменяет, поезда уходят из Рима до полуночи. Почему бы не отправиться по железной дороге? Предыдущее неторопливое путешествие кружным путем из Бриндизи доставило ему неописуемое наслаждение. Он проехал по краю, не менявшемуся на протяжении столетий. На то, чтобы уложить единственный чемодан, потребуется всего несколько минут. Путь до вокзала займет минут двадцать. Деньги позволят удобно устроиться в дороге. Если не удастся получить отдельное купе, он может вернуться на виа Дуй Мачелли. Там заплачено за неделю вперед.
Через сорок пять минут Хейвелок миновал массивный портал железнодорожного вокзала Остиа, возведенного Муссолини в безмятежные дни рева труб, дроби барабанов и грохота марширующих сапог. В те дни, когда поезда ходили точно по расписанию.
Нельзя сказать, чтобы Хейвелок свободно владел итальянским, но читать на этом языке умел достаточно хорошо.
– Биглиетто пек Венезиа. Прима классе. [2]
Пока ему везло: очередь в кассу оказалась короткой, а знаменитый экспресс «Венециа Ферровиа» отправлялся через восемь минут, и «если синьор согласен заплатить чуть больше, он получит совершенно изолированное купе со всеми удобствами». Синьор согласился, и кассир поставил штамп на билет с затейливым орнаментом. Он сообщил Хейвелоку, что «Ферровиа» отправляется с «Бинарио трен-таси» [3] , с огромной двойной платформы, расположенной на расстоянии нескольких футбольных полей от кассы, и при этом добавил:
2
Билет до Венеции. Первый класс (ит.).
3
Путь тридцать шесть (ит.).
– Поторопитесь, синьор! Не теряйте времени! Поторопитесь!
Майкл поспешно присоединился к торопящейся части человечества и начал как мог быстро пробираться сквозь плотную массу людей к пути номер тридцать шесть. Как обычно, он помнил это из прошлого, гигантское помещение вокзала было забито людьми. Крикливые отъезжающие и вопящие прибывающие пассажиры сталкивались, образуя завихрения в двух противоположных потоках. В грозном реве толпы вдруг можно было услышать отдельные яркие эпитеты – носильщики тоже, очевидно, бастовали. Потребовалось пять лихорадочных минут, чтобы пробиться через гигантскую каменную арку и выбраться на нужную платформу, по обеим сторонам которой находились пути. На платформе царил хаос еще больший (хотя это казалось невозможным), чем в здании вокзала. С севера прибыл переполненный поезд как раз в то время, когда готовился к отправлению экспресс на Венецию. Электрокары с багажом врезались в орды загружающихся и разгружающихся пассажиров. Это было истинное столпотворение – сцена из Дантова ада, причем из самых нижних его кругов.
Вдруг на противоположной стороне платформы сквозь мельтешащую толпу Хейвелок увидел женщину. Поля мягкой шляпы затеняли ее лицо. Она сошла с прибывшего поезда и, стоя вполоборота, разговаривала с проводником. Эту стрижку, этот цвет волос, эту форму шеи Майкл уже видел. Плащ, шарф, шляпа – те же, что носила она. Но такие видения бывали у него и раньше – и, к сожалению, чересчур часто. К сожалению.
Женщина повернулась к нему лицом.
Они встретились взглядом. Ее глаза в ужасе расширились, лицо превратилось в неподвижную маску. Резко отвернувшись, она поспешно нырнула в толпу.
Майкл зажмурился на секунду, пытаясь избавиться от боли, от шока и дрожи, которая, неожиданно охватив его, мешала двигаться. Он бросил чемодан. Надо мчаться, бежать, догнать этот оживший труп с Коста-Брава! Итак, она жива! Женщина, которую он любил! Призрак, предавший их любовь и поплатившийся за это жизнью!
Он помчался как безумный, без оглядки, расталкивая людей, выкрикивая ее имя, приказывая ей остановиться, требуя, чтобы толпа задержала беглянку. Он пробежал платформу, пробился через каменную арку, не замечая возмущенно кричащих пассажиров, которых он поверг наземь на своем пути, не обращая внимания на тычки и удары, отбрасывая в сторону руки, цепляющиеся за него и разрывающие на нем одежду.
Все напрасно. Ему так и не удалось увидеть ее вторично в вокзальной толпе.
Глава 4
Появление Дженны Каррас, словно страшный удар грома, снова отбросило Майкла в мир теней, который он совсем недавно покинул. Она жива! Надо двигаться, если он хочет ее найти. Майкл как слепой продирался сквозь толпу, отбрасывая прочь преграждающие путь, жестикулирующие руки, отталкивая чьи-то протестующие плечи. Вначале первый выход, за ним – второй, затем – третий, четвертый. Он останавливался, чтобы обратиться к тем немногим полицейским, которые попадались на пути. Откуда-то из глубин сознания выплывали жалкие обрывки итальянского словаря. Он кричал, пытаясь обрисовать ее внешность, заканчивая каждую ломаную фразу словом «соккорсо» [4] и получая в ответ пожатие плечами, сопровождаемое неодобрительным взглядом.
4
Помогите! (ит.)
Майкл продолжал бежать. Лестница – двери – лифт. Он сунул 2000 лир женщине, которая шла в дамский туалет, 5000 какому-то рабочему. Он умолял, сам не зная о чем, трех железнодорожных кондукторов с сумками в руках.
Все безуспешно. Ее нигде не было.
Хейвелок прислонился к мусорной урне, по лицу и шее катились крупные капли пота, оцарапанные руки кровоточили. Какое-то время он с трудом сдерживал рвоту. Он был на грани истерики. Надо взять себя в руки.
Для этого был лишь один способ – не прекращать движения, постепенно замедляя его скорость. Заставить молот в груди стучать не так часто, вернуть к жизни хотя бы часть разума, чтобы обрести способность думать. Майкл вспомнил о своем чемодане. Вероятность того, что он все еще на месте, ничтожна. Но поиски – это действие, возможность двигаться. Хейвелок снова стал пробираться сквозь толпу. Теперь уже в обратном направлении. Никаких чувств, кроме боли, он не испытывал. Люди по-прежнему орали и жестикулировали. Ему казалось, что он попал в темный туннель, где вихрем кружатся тени, совершенно не представлял себе, как долго пробирался через арку к практически пустой теперь платформе, потому вместе с остальными утратил и чувство времени. Экспресс на Венецию давно ушел, а поезд, пришедший с севера, кишел уборщиками. Тот самый поезд, который привез Дженну Каррас.
Чемодан, как ни странно, сохранился, хотя был основательно помят, с разорванными ремнями, вылезавшими по краям вещами. Он оказался зажатым в узком пространстве между краем платформы и грязной стенкой третьего вагона. Хейвелок встал на колени и принялся вытаскивать его, поднимая попеременно то одну, то другую сторону и слушая, как скрипит кожа при трении о неровный борт вагона и платформу. В какой-то момент он потерял равновесие и упал на бетон, но удержал ненавистный предмет за надорванную ручку. К нему приближался человек в комбинезоне с метлой в руках. Майкл неловко поднялся на ноги, человек с метлой остановился рядом. Его взгляд выражал одновременно удивление и презрение. Уборщик явно решил, что перед ним пьяница.
Ручка чемодана с одного конца лопнула, а сам чемодан уперся углом в бетон платформы. Хейвелок приподнял его и, обеими руками прижимая к себе, поплелся к вокзалу. Со стороны он походил на человека в глубоком трансе и понимал это.
Хейвелок так и не узнал, через сколько минут и через какой выход покинул вокзал и как оказался на улице с чемоданом у груди. Он брел нетвердой походкой мимо освещенных витрин, осознавая, что все смотрят на его изорванную одежду и полураскрытый чемодан, из которого вываливается содержимое. Окончательно туман, окутавший Майкла, рассеялся лишь в холодном вечернем воздухе. Сознание постепенно прояснялось. Он уже стал думать о том, что надо умыться, переодеться, закурить, приобрести новый чемодан.