Мозаика теней
Шрифт:
— Стало быть, я движим алчностью. И мстительными чувствами других людей. — Я немного подумал. — В данном случае мстительными чувствами самого императора.
— Поведай мне, Деметрий, как же ты превратился в ангела императорского мщения?
Я указал рукой на монастырские стены.
— Я начинал жизнь в подобном же месте, в монастыре в Исаврии. Меня отправили туда родители.
— Тебе нравилась жизнь послушника?
— Там нас кормили вволю. Я узнал там вкус масла, на которое у родителей никогда не хватало денег, вот и решил остаться.
— Но не навсегда?
— Верно.
— Исполнилось ли твое желание?
— Нет. Полководцы только и делали, что сражались друг с другом в надежде завладеть троном. Все турки, которых мне довелось убить, были наемниками у господина, с которым мы воевали. Мне не хотелось становиться жертвой разборок нашей благородной знати, и я почел за лучшее заняться устройством собственной жизни. Я стал охранником богатого торговца, однако вскоре тот был убит. Желая спасти свою репутацию, я отыскал его убийц и расправился с ними. Эта история получила огласку, и мне стали предлагать аналогичные поручения.
— Выходит, ты — наемный убийца?!
— В известном смысле, да, — согласился я. — Работа не самая почетная, зато прибыльная. Когда мое имя приобрело достаточную известность, мне стали заказывать дела иного рода. Я занялся поиском лиц, виновных в том или ином злодеянии: слуг, обворовывавших своих хозяев; дядюшек, похищавших собственных племянников, чтобы получить за них выкуп; сыновей, убивавших собственных отцов, чтобы завладеть наследством.
— И как относилась к этому занятию твоя жена?
Я вздрогнул от неожиданности.
— Причем тут моя жена?
— При том, что у тебя на пальце кольцо.
Она указала на мою правую руку, на которой я вот уже шестнадцать лет носил тонкое обручальное колечко. Мне было тогда всего девятнадцать, я был переполнен любовью, а карман мой оттягивали первые заработанные монеты, и потому я настоял на том, чтобы отправиться к лучшему ювелиру на Месе и купить кольца именно у него. Позже я узнал, что ювелир этот, как того и следовало ожидать, обманул нас, подсунув вместо золота какой-то дешевый сплав, однако кольца снимать все-таки не стал.
— Моя жена умерла семь лет назад. От маточного кровотечения.
Неожиданно Анна взяла меня за руку и ласково погладила ее.
— Прости меня! Если бы я знала, то не стала бы расспрашивать.
— Если бы ты не расспрашивала, то и не узнала бы, — сказал я, сопротивляясь смешанному ощущению покоя и волнения, которое вызвало у меня ее прикосновение.
Она убрала руку, и я почувствовал непонятное разочарование.
— К тому же я что-то слишком разболтался. — Это случалось со мной нечасто, но, как и прикосновение ее руки, показалось мне одновременно и неестественным и успокаивающим. В этой женщине было что-то такое, что вызывало доверие. — Представляю, как наскучили Сигурду россказни о моем прошлом.
Мы повернулись к Сигурду, и Анна захихикала. Видимо, я и в самом деле надоел варягу, причем до такой степени, что он крепко заснул, положив голову на основание колонны.
Я полагал, что Анна быстро замерзнет и утомится, однако она и не думала возвращаться в свою келью. Мы провели за разговорами
— Мне тоже нужно поспать, — сказала она, — иначе завтра я не смогу помочь ни вашему мальчику, ни другим пациентам. Кстати говоря, в больничной келье есть свободная лежанка. При желании ты можешь лечь на нее.
В ее словах не было ни малейшего намека на непристойность, но я все-таки покраснел и поспешно спросил:
— А как же Сигурд?
Анна коснулась щеки варяга тыльной стороной ладони.
— Он, похоже, вообще не замерз.
— Раньше он жил на студеном острове, что находится на самом краю света, — откликнулся я, гадая, почему мне так не нравится, когда она его трогает. — Должно быть, он вырос в замке, построенном изо льда.
— Я укрою его несколькими одеялами. Если же он проснется от холода, то тоже сможет войти внутрь.
Анна оставила меня в келье, предварительно заверив меня в том, что там нет больных, страдающих чумой или проказой. Я укрылся двумя одеялами и тут же заснул. Проснулся же я от пения петуха и от криков Сигурда, грозившего разнести монастырь, если ему немедленно не откроют дверь.
Мальчик недвижно лежал на своем ложе в простой тунике, надетой поверх повязок. На лбу у него лежала влажная тряпица, благодаря чему он был похож на мертвое тело, приготовленное для погребения, но его голубые глаза широко раскрылись от страха, когда мы с Сигурдом нависли над ним. Я был весьма удивлен, обнаружив, что ночью спал на соседней с ним кровати. Варяг хмуро глянул на Анну, которая стояла у мальчика в ногах и, похоже, не собиралась уходить.
— Мы не будем его мучить. Немного поболтаем, и все. — Он потер затылок, одеревеневший после холодной ночи, проведенной на каменной подушке. — Вот только ты не должна знать, о чем тут будет говориться.
К моему облегчению, за все время нашего ночного разговора Анна ни разу не спросила меня, чего мы хотим от мальчика. Но теперь она сложила руки на груди и решительно покачала головой.
— Говорить с ним вы будете лишь в моем присутствии.
— Я поговорю с ним, женщина, хочешь ты того или нет, — взревел Сигурд, на манерах которого плохо отразилась усталость. — А если я говорю, что ты не будешь в этом участвовать, значит, ты должна выйти за дверь и ждать, пока я тебя не позову, иначе мои люди сволокут тебя в дворцовую темницу и быстро научат послушанию, поняла?
Надо сказать, что к этому времени в монастыре находилось уже никак не меньше дюжины варягов, взявших под охрану все двери и ворота.
Анна и бровью не повела.
— Кто из вас владеет языком франков?
Мы недоуменно переглянулись.
— Языком франков? — переспросил я. — С какой это стати мы должны им владеть?
— Значит, вы не найдете с ним общего языка. Я занималась мальчиком целый день и потому знаю, что он говорит только на языке франков.