Мозаика теней
Шрифт:
— Что это его родной брат, совершающий паломничество, и не приютить его у себя он просто не может.
— И когда же тот приходил сюда в последний раз?
Сержант довольно заулыбался.
— Два дня назад.
Я повернулся к пленнику.
— Твой брат и есть тот монах, которого я разыскиваю, — монах, готовивший покушение на нашего императора. — Подойдя так близко к разрешению загадки, я уже и не знал, что чувствую: радость или гнев. — Сержант, отведи его во дворец и передай в руки палачей. Пусть они немедленно займутся делом. Шестерых людей мы оставим
Как я и ожидал, одного упоминания о палачах оказалось достаточно, чтобы развязать Павлу язык.
— Вы не поймаете здесь моего брата. Он ушел.
Я холодно посмотрел ему в глаза и заметил:
— Я так и знал, что ты это скажешь. Но посмотрим, что ты запоешь после того, как проведешь месяц в темнице.
Пленник принялся нервно покусывать губу. Он переплел пальцы с такой силой, что у него побелели ногти.
— Он убежал, честное слово! Вчера вечером я встречался с ним на форуме Аркадия, и он сказал, что покинет город с наступлением темноты. Чего бы вы от него ни хотели, вы это теперь не получите.
— Значит, получим это в темнице.
— Но мне больше нечего вам сказать! — Пленник обвел комнату взглядом, явно ища сочувствия. — Брат ушел, будь он проклят, и не вернется. Ты говоришь, он хотел убить нашего императора, да продлится его жизнь тысячу лет. Может, это и так. Когда мой брат появился здесь, я понял, что он очень изменился, в его сердце пустило корни зло, но что я мог с этим поделать? Не закрывать же перед ним дверь! Он говорил, что, привечая путников, мы привечаем ангелов.
Я фыркнул:
— Сам-то он отнюдь не ангел!
— Он так и не считал. — Павел задвигал плечами, пытаясь расправить тунику. — Чего только я не наслушался от него ночами! Мол, империя нуждается в очистительном огне, который сожжет все засохшие ветви. — Павел посмотрел на меня с мольбой. — В юности он был совсем другим!
По сравнению с его прежним молчанием на меня обрушилось столько сведений, что я не знал, за что хвататься. Я решил начать с самого начала.
— Ты говоришь, в юности? Сколько же лет минуло с той поры?
— Наверное, лет тридцать, — ответил Павел, пожимая плечами. — Я и не считал. Мы выросли в горах Македонии, в крестьянской семье. Михаил и я…
— Михаил? Твоего брата зовут Михаилом?
Павел покачал головой:
— Это было раньше. Но когда я назвал брата этим именем после его возвращения, он наказал меня и сказал, что возродился во Христе и принял имя Одо. Потом он требовал, чтобы я называл его только новым, варварским именем.
Нить его повествования вновь начала ускользать от меня.
— После возвращения откуда? И когда он ушел?
— Как только стал взрослым, так сразу и ушел. Они не сошлись во мнениях с отцом.
— По поводу чего?
Павел поднял связанные руки и вытер запястьями лоб.
— Наш отец нашел для него невесту, но Михаил не хотел жениться на той девушке. Когда отец стал настаивать, Михаил просто-напросто ушел. Он покинул нашу деревню и поселился здесь, в царице городов. Он решил совершить
— И что же? Получил?
— Не здесь. Он недолго здесь оставался. В этом большом городе его окружало множество соблазнов, и, хотя сам он об этом молчит, но я думаю, что он связался с дурной компанией. Сбежав от них, он продолжил странствия и дошел до самого края земли, где живут кельты, франки и прочие варвары. Там-то ему и отпустили грехи.
— Выходит, он перешел в западную церковь? Неудивительно, что у него варварское имя. И когда же это произошло?
— Довольно давно. Точно я не знаю. — Павел посмотрел на меня с отчаянием. — После того как он ушел из деревни, я много лет ничего о нем не слышал. Все это я узнал от него самого, когда он вернулся. Примерно три месяца назад, — добавил он, предвосхищая мой вопрос. — От него не было перед этим никакой весточки, и я вообще не понимаю, как ему удалось меня разыскать, ведь я перебрался сюда только после смерти отца. Как-то раз, вернувшись с работы, я увидел Михаила — Одо, — сидящего на камне перед домом бакалейщика. Я бы его и не признал, но он узнал меня сразу и сказал, что поживет какое-то время у меня. Как я мог ему отказать?
— Он говорил с тобой, зачем приехал?
— Ни разу. Я пытался спрашивать его об этом, но он не отвечал. Мой брат всегда отличался скрытностью, а за годы странствий стал совсем замкнутым. Он не ставил меня в известность о своих планах и мог неожиданно исчезнуть на несколько дней или даже недель. Я порой думал, что он вернулся к своим друзьям на западе. А потом он снова являлся и просил приютить его. Но вчера он сказал, что уходит отсюда навсегда.
— И куда же?
— Этого он не сказал.
Чему тут было удивляться?
— Не слышал ли ты от брата имен каких-нибудь знатных горожан? — спросил я на всякий случай.
Павел в очередной раз покачал головой, но потом в его глазах мелькнуло сомнение.
— Однажды вечером я упрекнул его за то, что он съел весь мой обед. Я не приготовил на его долю, думая, что в тот вечер он не вернется. Как обычно, Михаил произнес в ответ пламенную речь о преимуществах своей работы: он, мол, трудится на одного могущественного господина и все остальные должны смиренно уступать ему дорогу.
— Он упоминал имя этого господина?
— Конечно же нет. Я полагал, что он имеет в виду Бога. Он нередко называл себя инструментом Божьего мщения, очистительным пламенем Святого Духа.
— Он говорил тебе, в чем будет состоять отмщение?
В первый раз за все это время на губах Павла появилась еле заметная улыбка.
— Каждый Божий день. Он хотел очистить город от грязи и гнусных ересей. Константинополь для него — тот же Вавилон, мать блудницам и мерзостям земным, упоенная кровью святых. Михаил клялся, что в час ее гибели ее разорят, и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее в огне, а он, Михаил, исполнитель Божьей воли. — Его улыбка стала немного шире. — Если вы читали Откровение Иоанна Богослова, то поймете.