Мозаика теней
Шрифт:
— Молодые люди часто становятся рабами своих желаний, — признал я.
— Женщины тоже.
— Я исповедался и получил отпущение грехов. Это не дает мне права превращать подобные поступки в привычку.
— Но ты сражался и зачастую убивал. Почему ты поддаешься гневу, но отказываешься от удовольствий?
Ее поведение завораживало, а убедительные доводы разбивали все мои возражения. Мой дух уступил велениям плоти, рука скользнула меж грудей лежащей рядом женщины, поднялась к ее горлу, погладила гибкую шею. Я подумал о своей жене Марии
В моем теле совсем не осталось сопротивления, каждая его часть обнимала, целовала и стискивала Анну; но мой разум оставался отстраненным. Не богохульство ли это? Не предаю ли я память Марии, наш брак перед Богом? Однако Господь не обрекал меня навечно на целомудренную жизнь вдовца. Да и Мария, в которой сочеталась практичность ее старшей дочери с беззаботностью младшей, вряд ли хотела бы, чтобы я превратился ради нее в монаха.
Возможно, это было правдой, а может, обстоятельства заставили меня пожелать, чтобы это было правдой, но сейчас мне было не до морализаторства. Я сдался и утонул в объятиях Анны, прижав ее к себе в молчаливом экстазе.
Влахернские ворота встретили меня холодно, а еще холоднее было из-за того, что я вообще не спал. Расстаться с уютным теплом Анны оказалось довольно трудно, но пока я тащился по пустынным улицам к городской стене, мною овладели сомнения, стыд и чувство вины. Как я мог поддаться подобной страсти, да еще в самую священную неделю года? Что скажет мой духовный отец? Простит ли меня Господь Бог? О чем я думал, нарушая Божьи заповеди прямо перед тем, как отправиться в долгий поход, в конце которого меня ждали десять тысяч враждебно настроенных варваров?
Сигурд уже стоял у ворот. Помимо своего обычного вооружения, состоявшего из топора, булавы, короткого меча и щита, он принес с собой еще один щит и меч.
— Это для тебя, — буркнул он. — Я стащил их со склада.
Похоже, этой ночью никому не хотелось разговаривать. Я молча надел щит на руку и повесил меч на пояс. Предстоящая дорога сразу показалась мне длиннее.
— Вроде бы они стали куда тяжелее с той поры, как я служил в легионах, — пожаловался я. Неужели с этим оружием можно сражаться?
— Я думаю, что тяжелее с той поры стал ты, а не они.
— Это кто? — Печенежский командир, тот самый, с которым мы ходили ловить монаха, ткнул в Сигурда пальцем. — Мы и без варягов обойдемся!
— Сигурд — мой телохранитель, нашелся я. — Он должен идти с нами.
Печенег равнодушно пожал плечами и направился в голову колонны.
Сигурд смерил меня взглядом.
— Два месяца назад я был телохранителем императора, теперь же охраняю только тех, кто не нуждается ни в какой охране.
— Как знать, — ответил я, подтягивая щит повыше. — Посмотрим, что ты скажешь через
В голове колонны раздалась громкая команда «Вперед!», и строй печенегов пришел в движение. Воины маршировали, подстраиваясь под пронзительный скрип, издаваемый колесами груженных зерном телег. Запряженные в них волы сердито мычали, их шкуры лоснились от сырости, из ноздрей валил пар. Мы с Сигурдом заняли место в самом конце колонны. Высоко над нами светились прямоугольники окон нового дворца, за которыми, быть может, прямо сейчас император грезил о новых завоеваниях. Но эти желтые огоньки исчезли, едва лишь мы прошли под аркой ворот и вышли на равнину. Ночь была безлунная, а звезды скрылись за тучами, и мы были вынуждены идти впотьмах, сопровождаемые лишь фырканьем волов и грохотом телег.
Возможно, эти телеги были отличным прикрытием, но в нашем ночном походе они только создавали помехи. Одна из них застряла в выбоине на дороге, и печенегам пришлось вытаскивать ее. Из-за тяжелого груза мы не могли воспользоваться мостами и тащились вокруг всей бухты. Щит оттягивал мне руку, а когда я попытался передвинуть его на спину, как делал в армии, меня чуть не придушило ремнем.
— Подумать только, ведь сегодня Великий четверг! — пробормотал я скорее себе, чем Сигурду. — Сегодня все христиане должны молиться, а не воевать друг с другом!
— Если они думают так же, то к полудню ты будешь в церкви, — отозвался Сигурд, не сбавляя шага, и я заторопился, чтобы не отстать от него. — Если нет, то у тебя все равно найдется сегодня время поговорить с Господом.
Колонна растянулась, и я был благодарен волам, потому что они единственные двигались медленнее, чем я. Наконец мы обогнули оконечность бухты и вышли на ее северный берег. Вдали стали появляться редкие огоньки на вершинах холмов, хотя большая часть города все еще оставалась объята тьмой. Чувствовалось, что мы приближаемся к Галате.
Как бы в подтверждение этого впереди раздался оклик, и двое печенегов заговорили о чем-то на своем отрывистом языке. Судя по всему, мы оказались возле одной из сторожевых застав, и это означало, что от лагеря нас отделяет всего несколько сотен шагов. На востоке небо уже начинало сереть, и я действительно увидел вдали темные силуэты стен Галаты. Время прибытия было выбрано идеально: часовые варваров позевывали и протирали глаза, мечтая о сне и благодаря своего бога за еще одну спокойную ночь, а остальные обитатели лагеря наверняка еще спали.
Мы с Сигурдом перебрались в начало колонны.
— Ты помнишь наш план? — спросил я у командира печенегов. — Как только они откроют ворота, мы оставим обоз и пройдем через весь лагерь по главной дороге.
Командир зловеще ухмыльнулся.
— Если монах здесь, мы его разыщем.
— Его нужно взять живым, — напомнил я.
Стоило нам приблизиться к воротам, как из-за них послышался окрик. Судя по звонкому голосу, часовой этот был совсем еще мальчишкой, ненамного старше Фомы.