Мозг ценою в миллиард
Шрифт:
— Этот дом принадлежит моему отцу. Он поселил здесь свою любовницу, девушку из русских белоэмигрантов, из аристократической семьи. Он любил мою мать, но в эту девушку влюбился безумно, как и она в него. В прошлом году мой отец…
— Сколько у вас отцов? — перебил я. — Мне казалось, что он умер от разрыва сердца, когда русские разбомбили Лонг-Бридж.
— Я сказала неправду, ну, что он умер. — Она облизнула верхнюю губу и сосредоточилась. — Он попросил меня распространить эту версию о его смерти. На самом деле он и Катя… Но
— Я в состоянии слушать и наливать одновременно.
— Он ушел к этой девушке Кате. Она так красива, что до нее страшно дотронуться…
— Я бы не побоялся…
— Вы должны относиться к моим словам серьезнее. Сейчас их адрес известен только мне. Даже моя мама думает, что они мертвы. Видите ли, они попали в железнодорожную катастрофу…
— Пожалуй, немного рановато для истории о железнодорожной катастрофе, — сказал я. — Почему бы вам не снять пальто и не передохнуть?
— Вы не верите мне.
— Верю, — отозвался я. — Я ваш легковерный придворный шут и ловлю каждый звук вашей речи, но делаю это гораздо внимательнее, когда пью кофе.
Она принесла кофе в маленьких изящных чашечках на вышитой салфетке, наклонилась и поставила их на низкий кофейный столик. На ней был мужской свитер, надетый задом наперед. На шее под волосами — теперь коротко подстриженными сзади — виднелся треугольник белой кожи, нежной и свежей, как только что разломанная булочка.
Я подавил желание поцеловать ее.
— У вас симпатичная стрижка, — сказал я.
— Правда? Спасибо.
Она произнесла это автоматически, наливая кофе в чашечки. Потом протянула мне одну из них так, словно это была голова Иоанна Крестителя.
— У меня есть квартира в Нью-Йорке, — сказала Сигне. — Она куда лучше, чем эта. Я подолгу живу в Нью-Йорке.
— Ясно, — отозвался я.
— Ну, эта квартира все-таки не моя…
— Понятно, — сказал я. — Когда ваш старик и Катя вернутся…
— Нет, нет, нет.
— Вы прольете кофе, — заметил я.
— А вы просто невыносимы.
— Простите.
— Все в порядке, — сказала Сигне. — Рассказывать сказки — так рассказывать сказки. Если мы не делаем этого, то говорим правду.
— Отличное соглашение.
— Как вы думаете, женщина должна уметь улыбаться глазами?
— Не знаю, — ответил я. — Никогда об этом не задумывался.
— А я думаю, должна! — Сигне прикрыла рот рукой. — Скажите, когда я улыбнусь, наблюдая только за моими глазами…
Нелегко описать Сигне, потому что память преподносит ее совсем не такой, как на самом деле. Она была поразительно хороша, но при этом черты лица у нее были неправильные. Нос казался явно маловат для высоких плоских скул, а рот словно был создан для значительно большего лица. Когда она смеялась или хихикала, он растягивался до ушей. Однако, через полчаса после того, как вы с ней расстались, вспоминалось утверждение Харви Ньюбегина, что она самая красивая девушка на земле.
— Вот
— Если говорить правду, — сказал я, — у вас слишком изящная ладонь, она не закрывает рта.
— Перестаньте говорить правду. Вы все портите.
— Не обижайтесь…
Два дня мы с Сигне ожидали возвращения Харви Ньюбегина. Мы посмотрели фильм про нью-йоркских гангстеров, во время которого Сигне то и дело повторяла: «Это рядом с моим домом». Мы поужинали в ресторане на верхней площадке высокого здания в Тапиоле, глядя оттуда на ледяные прибрежные острова. Я почти научился кататься на лыжах, заплатив за это порванной курткой и вывихом локтевого сустава.
На второй день вечером мы сидели в квартире на Силтасааренк. Сигне читала дешевый журнальчик и одновременно готовила рыбу, не особенно утруждая себя стряпней. Как ни странно, ничего не выкипело и не пережарилось. Когда с ужином было покончено, она принесла печенье «птифур» в серебряных обертках и бутылку шнапса.
— Вы давно знакомы с Харви?
— Мы иногда встречались с ним на протяжении нескольких последних лет.
— А вы знаете, что он руководит здесь всем?
Этого я еще не знал.
— Да. Он отвечает за всю работу в этой части Европы. Но мне кажется, он не тот человек, который способен хорошо руководить всей…
— Сетью?
— Да, всей сетью. Он чересчур… эмоционален.
— Неужели?
— Да, — она куснула маленькое печенье белыми, как здешний снег, зубами. — Он безумно влюблен в меня. Как вам это нравится?!
— Если вас интересует мое мнение, я не против.
— И он хочет на мне жениться.
Я вспомнил всех хорошеньких девушек, на которых Харви хотел жениться.
— Ну, вы еще так молоды. Полагаю, у вас будет время обдумать это.
— Но он собирается развестись со своей теперешней женой.
— Он вам это сказал?
— Нет. Мне об этом рассказал его психоаналитик на одной вечеринке в Нью-Йорке.
Она несколько раз свернула серебряную обертку и сделала из нее маленькую лодочку.
— А потом он намерен на вас жениться?
— Вообще-то я не знаю, — призналась она. — В меня многие влюблены. Но мне кажется, что девушка не должна торопиться залезать в постель…
— А мне кажется, что должна.
— Вы порочны.
Она надела маленькую серебряную лодочку на кончик пальца, как шляпку, и покачала им.
— Он порочен, — сказала пальцу, и палец кивнул в ответ. — Жена Харви — ужасная женщина.
— Может быть, вы излишне пристрастны?
— Нет, не пристрастна. Я знаю ее. Мы познакомились на вечеринке у мистера Мидуинтера. Вы не знаете мистера Мидуинтера?
— Ни разу не видел.
— Он очень милый. Вы с ним познакомитесь. Он — босс Харви. — Сигне дотронулась до кофейного пятна на моей рубашке. — Давайте я почищу, пока не засохло. Снимайте рубашку. А чистую можете одолжить у Харви.