Мозг ценою в миллиард
Шрифт:
— Нет, — возразил Харви. — Когда ты в последний раз обращался к своему опыту? Когда сомневался в своих шансах на успех. Не так ли?
— Выпей еще кофе, — сказал я.
Спорить с Харви было бесполезно. Он не понимал никаких доводов.
— У тебя маниакальная депрессия, Харви, — сказал я вполне серьезно, — причем в обостренной форме.
— Да, — ответил Харви, — я действительно болен.
— Болен? — переспросил я.
— Ты улыбаешься, а ведь у меня очень высокая температура.
— Откуда у тебя температура?
— У меня с собой градусник, вот откуда. Хочешь, я измерю ее снова?
— Нет,
— Хорошо, что сам ты бодр и здоров. А измерю просто на тот случай, если со мной что-то случится.
— Если ты действительно плохо себя чувствуешь, я вызову врача.
— Нет, нет, я здоров. Я абсолютно здоров, — он сказал это тоном, который подразумевал, что Харви готов умереть на боевом посту.
— Ну, как тебе угодно, — сказал я.
— Просто в таком состоянии легко можно слечь в постель. Иногда я ужасно себя чувствую.
Харви снова потянулся к бутылке «Лонг Джона» и посмотрел на меня. Я кивнул, и он налил нам по полстакана виски и выпил залпом свою дозу.
— Эта девушка, — завел он снова свою шарманку, — ты даже не представляешь, что ей пришлось пережить.
— Так расскажи, — предложил я.
— Ну, — начал Харви, — хотя отец Сигне и не получил международного признания, именно он стоял за спиной создателей атомной бомбы. Его ум. А после войны это все на нем сказалось. Он чувствовал вину перед человечеством и стал очень замкнутым. Все, что ему хотелось, — это слушать Сибелиуса. Это было довольно богатое семейство, и поэтому он мог позволить себе многое. Допустим, нанять хороший оркестр, привезти его в свой огромный дом в Лапландии и слушать Сибелиуса. Днем и ночью. Иногда в доме не оставалось еды, а оркестр все играл и играл. Наверное, все это было ужасно, тем более что мать Сигне жила только при помощи аппарата для искусственного дыхания. Можешь такое представить?
— Запросто, — сказал я. — Запросто.
Харви продолжал болтать, заодно расправляясь с моими запасами спиртного. В девять часов я предложил пойти куда-нибудь поесть.
— Свари яйцо, — сказал он. — Мне не хочется есть.
Я достал из холодильника немного мяса и пиццу, а Харви тем временем что-то наигрывал на моем стареньком рояле. Он знал всего несколько песенок, причем весьма странных: «Две маленькие девушки в голубом», «Зеленая одежда», «Я заберу тебя домой, Катлин» и «Не хочу играть в твоем саду». Он пропел каждую из них до конца старательно и сосредоточенно. В трудных местах закрывал глаза, а его голос опускался до шепота, затем снова поднимаясь и доходя до хриплого рева. Когда я принес еду, Харви поставил тарелку на рояль и взял несколько аккордов, чавкая и не переставая говорить.
— Сделай мне несколько одолжений, — сказал он.
— Валяй.
— Первое. Можно мне сегодня поспать на твоей софе? Кажется, за мной следят.
— Ты не привел за собой «хвоста»? — с тревогой спросил я. — Ты уверен, что никого не притащил за собой к моему дому?
Я вскочил с места и принялся нервно ходить по комнате. Я так вошел в роль, что это, судя по всему, убедило Харви в моем неведении.
— Боже мой, нет, — воскликнул он. — Я избавился от них. Не волнуйся. Я ушел от преследования, но они знают, в какой гостинице я остановился. Если я вернусь туда, они снова сядут мне на хвост.
— Хорошо, — неохотно согласился я. — Но ты уверен, что тебя не выследили?
— Наверное, это люди Мидуинтера. Но они и так знают, где ты живешь, так что это не имеет значения.
— Это вопрос принципа, — пояснил я.
— Да, — сказал Харви. — Спасибо.
— Я оставлю тебя здесь, а сам уеду около одиннадцати, — сказал я. — Мне предстоит работать всю ночь.
— Что-то случилось?
— Нет, — соврал я. — Просто ночное дежурство. Меня назначили, пока я был в отъезде. Вообще нам, работающим на полставки, достается все самое худшее. Я вернусь примерно в полдень. Ты еще будешь?
— Мне бы хотелось остаться дня на три.
— Нет проблем, — сказал я. — Это меня устраивает.
Харви взял минорный аккорд.
— Что касается Сигне, — сказал Харви. — Знаешь, она очень уважает тебя.
Я не обратил внимания на эту заявку.
— Мне бы хотелось, чтобы мы вместе съездили в Хельсинки. Помоги мне уговорить ее. Я хочу, чтобы она была со мной. С твоей помощью, я уверен, мне это удастся.
Все шло слишком хорошо. Слишком легко, чтобы я воспринял это всерьез. Может быть, моя роль представилась мне в новом свете?
— Не знаю, Харви, — замялся я.
— Я больше не попрошу тебя ни о чем, ни о каких одолжениях, — сказал Харви. — Никогда. И ты станешь крестным отцом нашего первого ребенка.
Он сыграл начало «Свадебного марша» Мендельсона.
— Ну хорошо, — решился я. — Мы поедем в Хельсинки вместе.
Харви взял несколько торжественных аккордов.
23
Я оставил Харви в квартире одного. Я был уверен, что он никуда не выйдет без меня, но сомневался, правильно ли я поступил, отозвав агента, наблюдавшего за моей квартирой. Из машины я позвонил в контору по радиотелефону. В мое распоряжение поступали Харримен и дежурный офицер. Дежурным сегодня был Чико.
Я позвонил Долишу и сказал, что хочу блокировать кражи из института микробиологических исследований. Для этого необходимо арестовать агента, работающего в экспериментальной лаборатории. Арест мы запланировали на утро. Что касается Пайка, то я вызвался доставить его в тюрьму сам.
— Пришлите за Пайком ко мне примерно в три часа ночи, — попросил я Долиша. — К этому времени я надеюсь получить его письменные показания.
— И что это будет за история? — поинтересовался Долиш.
— История без начала, — неловко сострил я.
— Как раз такую историю можно слушать без конца, — засмеялся Долиш. Ему нравились мои шутки.
Я отправился в загородный дом Пайка вместе с Харрименом и Чико. Ночью похолодало, и ветер неистово хлестал по стеклам машины. Дом Ральфа Пайка казался заброшенным, зато подъездные дорожки к особняку доктора Феликса Пайка были забиты машинами самых разных марок. В доме горели все окна, шторы на окнах были раздвинуты, и желтый свет лежал на лужайке перед домом.
В зале для приемов пили и разговаривали люди в вечерних костюмах, а в дальнем конце танцевали пары под музыку проигрывателя со стереоколонками. Слуга-испанец бросился было открывать перед нами двери, но заметил, что на нас не было вечерних костюмов.