Мозг Кеннеди
Шрифт:
Арон нетерпеливо поморщился.
— Я был пьяницей, который сбегал от всего и всех, от ответственности за других и в первую очередь за самого себя. Не верю, что Хенрик мог быть таким же.
— Откуда подобная уверенность? Он твой сын.
— Ты бы ни за что не позволила ему быть в такой степени похожим на меня.
— Почему ты уверен, что прав?
— Я всю жизнь был уверен только в одном: что неуверенность и сомнения — неизменные спутники моей жизни.
Арон проверил подключение к сети и открыл крышку ноутбука. Он соединил кончики пальцев обеих рук, словно на нем были резиновые перчатки и он вот-вот начнет операцию. Посмотрел на Луизу:
— У
— Ты никогда не желал ничем со мной делиться. Он пришел в раздражение.
— Я расскажу.
Письмо было одним из последних, полученных Ароном перед тем, как он порвал с единицами и нулями в твердой решимости оставить архивы в прошлом. Он только что съездил в Нью-Йорк, где получил тот самый огромный чек — вольную на всю оставшуюся жизнь, — и вернулся в Ньюфаундленд, чтобы собрать свои вещи, большинство из которых сжег (для него сжечь старый диван или кровать означало то же самое, что сжечь мосты), и тут пришло письмо от Хенрика с парижским почтовым штемпелем. Один из друзей Хенрика, молодой боснийский виолончелист — ни слова о том, как они познакомились, и без уточнения, мужчина это или женщина, — выиграл конкурс для молодых исполнителей, и ему предстояло играть с одним из самых больших оркестров Парижа. На какой-то из ранних репетиций Хенрику разрешили сесть среди оркестрантов, позади струнных инструментов, впереди духовых. Впечатление было ошеломляющим, громовое звучание пронзило его великой болью. Но Хенрик писал, что всегда может вернуться к этим мгновениям, чтобы набраться удивительной силы, исходящей от великой боли. Больше он этой темы не касался ни разу.
— Однажды, сидя в оркестре, наш сын узнал кое-что о боли, — сказал Арон. — Удивительный он был человек.
— Включи компьютер, — сказала Луиза. — Ищи дальше.
Она взяла с полки несколько папок и пошла на кухню. В висках стучало, словно она переняла ту боль, о которой рассказывал в письме Хенрик. Почему он ничего не говорил ей? Почему решил сообщить об оркестре Арону, своему отцу, практически не заботившемуся о нем?
Охваченная возмущением, она глядела на темные крыши. Она была вне себя. В разгар горя Хенрик причинил ей новую боль, которой она устыдилась.
Луиза отогнала от себя эти мысли.
Важнее было совсем не это. Все остальное. Бланка сказала неправду. Я нашла еще один черепок, который нужно соединить с остальными, чтобы получилась связная картина. Я не знаю, является ее вранье началом или концом некой истории. Она врала потому, что ее попросил Хенрик? Или этого потребовал кто-то другой?
Луиза начала просматривать папки. Каждая страница — новый фрагмент, вырванный из неизвестного целого. Хенрик жил двойной жизнью, о его квартире в Барселоне не знал никто. Откуда он брал деньги? Квартира в центре Барселоны стоит конечно же недешево. Я пройду по его дорогам, каждая страница — новый перекресток.
Вскоре она поняла: в бумагах нет ничего о Кеннеди и его мозге, ни фотокопий архивных материалов и статей, ни его собственных заметок. Зато Хенрик собрал материалы о крупнейших медицинских предприятиях мира. Основное место занимали критические
Черепок за черепком. По-прежнему нет целого. Каким образом это связано с Кеннеди и его мозгом? И связано ли вообще?
Она слышала, как в комнате кашляет Арон. Время от времени он стучал по клавиатуре.
Так мы нередко проводили время, когда жили вместе. Он в одной комнате, я — в другой, но дверь всегда стояла нараспашку. Однажды он закрыл ее. Войдя в его комнату, я обнаружила, что он исчез.
Арон пришел на кухню попить воды. Он выглядел усталым. Она поинтересовалась, удалось ли ему что-то найти, но он покачал головой:
— Пока нет.
— Как думаешь, сколько он платил за эту квартиру? Она ведь явно недешевая.
— Надо спросить Бланку. Что ты обнаружила в папках?
— Он собрал множество материалов о болезнях. О малярии, чуме, СПИДе. Но ни слова о тебе, ни слова обо мне. Иногда он выделяет какие-то пассажи или предложения, даже отдельные слова, красными подчеркиваниями или восклицательными знаками.
— Тогда ищи среди подчеркиваний. А еще лучше — среди неподчеркнутого.
Арон вернулся к компьютеру. Луиза открыла миниатюрный холодильник. Практически пустой.
Время перевалило за полночь. Сидя за кухонным столом, Луиза медленно листала одну из последних папок. Снова газетные вырезки, в основном из английских и американских газет, и серия статей из «Ле Монд».
Мозг Кеннеди. Где-то существует связь между твоей одержимостью мозгом убитого президента и тем, что сейчас лежит передо мной. Я пытаюсь твоими глазами разглядеть ее, коснуться папок твоими руками. Что ты искал? Что убило тебя?
Она вздрогнула. Не заметила, как на кухне появился Арон. И тут же поняла: он кое-что нашел.
— Ну что?
Он сел напротив. Луиза видела: он сбит с толку, даже чуть ли не испуган. И тоже испугалась. Ведь одна из причин тому, что она когда-то в него влюбилась, заключалась в твердом ее убеждении, что он защитит ее от всех опасностей.
— Я нашел секретный файл внутри другого файла. Похоже на русскую матрешку.
Он замолчал. Луиза ждала продолжения. Но Арон не вымолвил ни слова. В конце концов она прошла в комнату и, усевшись за компьютер, принялась читать. Слов было мало. Что именно ожидала найти, она потом объяснить не могла. Что угодно, только не это.
Я тоже ношу в себе смерть. Это невыносимо. Не исключено, что я уйду из жизни еще до того, как мне исполнится 30. Сейчас нужно быть сильным и обратить это в источник силы. То, что случилось, должно стать оружием. Больше меня ничто не напугает. Даже то, что я ВИЧ-инфицирован.
Луиза чувствовала, как громко стучит сердце. В растерянности она подумала, что надо позвонить Артуру и все рассказать. Одновременно в мыслях возникла Назрин — знала ли она? Она тоже заражена? Он заразил ее? И потому не смог жить дальше?