Мозг Кеннеди
Шрифт:
Ресторан, где подавали завтраки, начал наполняться людьми. Большинство посетителей — громогласные южноафриканцы с толстыми животами. Луиза заметила, что Нунью все больше раздражается.
— Я никогда не хожу сюда. Здесь нет правды об этой стране. Сидишь словно во Франции, или в Англии, или даже в Лиссабоне. Здесь бедность убрана с глаз долой, на нее наложен запрет.
— Сегодня я перееду.
— Хенрик никогда бы не сунулся сюда без причины.
— Какой?
— Встретиться с матерью и попросить ее выехать из гостиницы. Давай посидим снаружи.
Он встал, не дожидаясь ее согласия, и быстро пересек террасу.
— Прекрасный человек, —
— В каком смысле?
— Правда всегда опасна. Нунью да Силва не боится. Он бесстрашный человек.
Нунью стоял облокотившись на парапет, отрешенно смотрел на море. Луиза стала рядом. Солнце заслоняла раскрытая маркиза, едва заметно шевелившаяся на ветру.
— Он задал мне свои вопросы. Вернее, это были не вопросы, а утверждения. Я сразу понял, что он напал на какой-то след.
— Что за след?
Нунью нетерпеливо тряхнул головой. Не хотел, чтобы его прерывали.
— Наша первая встреча чуть не стала катастрофой. Он явился в редакцию и спросил, не желаю ли я стать его Вергилием. Я не очень-то прислушивался к его словам, но Вергилия и Данте знал и решил, что передо мной великовозрастный студент, по какой-то необъяснимой причине надумавший отличиться. Ну и ответил, как обычно в таких случаях. Послал его к черту: мол, не мешай работать. Тогда он извинился, сказал, что не ищет никакого Вергилия, он ведь никакой не Данте, он просто хочет поговорить. Я поинтересовался, почему он пришел именно ко мне. Он ответил, что связаться со мной ему посоветовала Лусинда. Но в первую очередь потому, что все, с кем он говорил, так или иначе упоминали мое имя. Дескать, я сам — подтверждение того, как безнадежно сейчас обстоят дела. Я практически единственный человек, который ставит под сомнение происходящее, злоупотребление властью, коррупцию. Я попросил его подождать, пока я закончу статью. Он молча сидел на стуле, ждал. Потом мы вышли на улицу, моя редакция расположена в дворовом гараже. Сели на бензобаки, из которых сооружены две неудобные скамейки. На них хорошо сидеть, потому что, отдыхая, устаешь. Спина болит от лени.
— Только не у моего отца. Он был лесорубом. Его спине пришел конец, но уж точно не из-за лени.
Нунью да Силва, казалось, не слышал ее реплики.
— Он прочитал несколько моих статей о СПИДе. И был уверен, что я прав.
— В чем?
— В причинах эпидемии. У меня нет ни малейших сомнений, что болезнь связана с мертвыми шимпанзе и людьми, питавшимися мясом обезьян. Но что вирусу, способному так умело скрываться, прятаться, мутировать и постоянно возникать в новом обличье, никто не помог появиться на свет, я верить отказываюсь. Никто не убедит меня, что этот вирус не появился в какой-нибудь секретной лаборатории, одной из тех, какие американский режим напрасно искал в Ираке.
— А какие-нибудь доказательства существуют?
Нетерпение Нунью да Силвы переросло в нескрываемое раздражение.
— Для того, что само собой разумеется, не всегда тотчас нужны доказательства. Рано или поздно они находятся. То, что говорили в свое время старые колонизаторы, по-прежнему актуально: «Африка была бы раем на земле, если бы не все эти проклятые африканцы, живущие здесь». ВИЧ — инструмент истребления черных на нашем континенте. Конечно, часть гомосексуалистов в США и прочих, живущих обычной, приносящей удовольствие сексуальной жизнью, тоже попадается в эту ловушку, но это не более чем побочное явление. Цинизм тех, кто мнит себя властителями мира. Так же думал и сам Хенрик. Но добавил кое-что свое, я помню дословно: африканские мужчины истребляют женщин.
— Что он имел в виду?
— Женщины мало что могут сделать, чтобы защитить себя. Доминирующее положение мужчин на этом континенте чудовищно. Здесь господствуют патриархальные традиции, которые я ни в коем случае не хочу оправдывать. Но это отнюдь не дает права западноевропейским лабораториям убивать нас.
— Что было потом?
— Мы проговорили, наверное, около часа. Он мне понравился. Я предложил ему написать об этом в европейских газетах, но он сказал, что еще слишком рано. Пока не время. Я хорошо помню.
— Почему он так выразился?
— Он хотел распутать один след, но какой — не сказал. Я заметил, что он не желал говорить об этом. Возможно, знал недостаточно. Потом мы расстались. Я пригласил его заходить еще. Но он так и не пришел. — Нунью мельком взглянул на часы. — Мне пора идти.
Луиза пыталась его удержать.
— Кто-то убил его. Я должна знать, кто и за что.
— Я все тебе рассказал. Что он искал, я не знаю. Хотя могу догадываться.
— О чем ты догадываешься?
Нунью покачал головой.
— Догадки, домыслы. Больше ничего. Не исключено, что он не вынес тяжести того, что узнал. Люди иногда умирают от слишком большой осведомленности о страданиях других.
— Ты сказал, что он напал на след?
— Мне кажется, след существовал внутри него. След, который был мыслью. Я так до конца и не понял, что он имел в виду. Он искал связь, но какую-то совсем невнятную. Говорил о контрабанде наркотиков. Об огромных партиях героина с маковых плантаций в Афганистане. О кораблях, стоящих ночами на рейдах Мозамбика, о скоростных катерах, забиравших груз, о транспортах, в темноте направлявшихся через бесконтрольные пограничные пункты в Южную Африку и дальше по всему миру. Даже после выплаты огромных взяток полиции, пограничникам, прокурорам, судьям, чиновникам и даже ответственным министрам прибыли все равно невероятно велики. Сегодня оборот наркотиков равняется общему обороту туристической индустрии. Превышает производство оружия. Хенрик смутно намекал на связь между эпидемией СПИДа и всем этим. Откуда он черпал свою информацию, мне неизвестно. Мне пора.
Они расстались возле гостиницы.
— Я буду жить у чиновника шведского посольства Ларса Хоканссона.
Нунью да Силва поморщился:
— Интересная личность.
— Ты его знаешь?
— Я журналист и обязан знать то, что стоит знать. Как о действительности, так и о людях.
Он быстро пожал ей руку и, повернувшись, поспешил по улице. Луиза поняла, что ему очень некогда.
Зной мучил ее. Она вернулась в номер. Выражение лица Нунью да Сильвы не оставляло сомнений. Он не испытывал ни малейшего уважения к Ларсу Хоканссону.
Глядя в потолок, Луиза решала, какую тетиву ей натянуть. Может, ей не стоило связываться с Ларсом Хоканссоном. Но Хенрик-то у него жил. «Я должна найти места, где Хенрик мог оставить следы», — подумала она.
Часы показывали четверть десятого. Она позвонила Артуру и по его голосу поняла, что он ждал ее звонка. У нее перехватило горло. Наверно, отец опять не спал всю ночь.
Теперь остались только мы. Больше никого нет.
Она подумала, что успокоит отца, если скажет, что все в порядке и она переезжает к человеку, работающему в шведском посольстве. Он сообщил ей, что опять шел снег, совсем густой, за ночь выпало больше дециметра. Кроме того, забирая газеты, он нашел на дороге дохлую собаку.